Такие приятные мысли крутились в прелестной девичьей головке, в то время как тонкие пальчики неосознанно накручивали черный локон, блестящий и лоснящийся после вчерашнего мытья. Она была поистине прелестна в простом льняном платье, с распущенными волосами, дышащая свежестью и жаждой жизни.
Однако когда на другой день солнце начало клониться к закату, а преследователь ее по-прежнему не появлялся, тревога вновь начала овладевать сердцем маленькой плясуньи: вдруг поп все-таки решил взять ее измором?.. Дождаться, пока несчастная обессилит от голода и жажды, чтобы потом с легкостью сломить всякое сопротивление его домогательствам.
Поэтому легкий шорох ключа, послышавшийся в темноте сгустившейся ночи, вызвал у узницы едва ли не радость. Она бросилась вниз и в привычном дрожащем свете крохотного огонька различила укутанную плащом мужскую фигуру.
Клод прерывисто вздохнул, вновь увидев предмет своего вожделения. Кажется, она еще похорошела за последние сутки, расцветая с каждым днем, подобно раскрывающемуся розовому бутону. Нестерпимая жажда прижать ее к себе, целовать со всем неистовством месяцами сдерживаемого желания, овладеть этой восхитительной девушкой накрыла мужчину с головой. Не сводя горящего взора с застывшей возле лестницы пленницы, Фролло скинул плащ и решительно сделал шаг в ее сторону. Красавица, видимо, прочитав неприкрытую похоть в его взгляде, с тихим вскриком бросилась наверх. Священник не стал мешать ей в этой наивной попытке укрыться и лишь еще больше воспламенился: точно тигр, загнавший газель, он с охотничьим азартом наблюдал, как мечется она в тупике, выжидая момент, чтобы одним прыжком настигнуть нежную добычу.
Когда архидьякон поднялся на второй этаж, цыганка, стоя посреди спальни, затравленно озиралась по сторонам. Только тут она вспомнила, что нож остался лежать внизу, на столе – о, сейчас бы она с удовольствием направила это неказистое оружие против своего преследователя, презрев глупые, поспешные обещания. Но – увы! – защититься ей было нечем, поэтому Эсмеральда лишь испуганно пятилась, пока не уперлась в стену, а мужчина продолжал неспешно приближаться к ней…
- Не смей! – взвизгнула девушка. – Не приближайся ко мне, чудовище!..
Клод не ответил, но и не остановился, через несколько секунд сжав забившуюся в его руках плясунью в стальных объятиях.
- Пусти!.. Не прикасайся ко мне! – в ярости закричала испуганная красавица, напрягая всю силу своих изящных ручек в попытке высвободиться из цепкой хватки.
- Я люблю тебя! – страстно прошептал ее мучитель, с легкостью перехватывая хрупкие запястья и обдавая горячим дыханием мягкое ушко. – Люби же и ты меня!..
- Уйди! Уйди, монстр!.. Ненавижу тебя… - голос несчастной становился все тише, бессильный гнев уступал место ужасу.
Чувствуя, что сопротивление слабеет, Фролло перехватил тонкие девичьи кисти одной рукой, а вторую запустил в густую копну иссиня-черных волос, принуждая плясунью откинуть голову. Губам его открылась не только трепещущая шейка, но и округлое плечико, с которого сползла тонкая ткань, а также показавшаяся в вырезе платья ключица. Опьяненный запахом ее тела, нежностью смуглой кожи, мужчина почти не чувствовал слабого сопротивления; его восставшая плоть требовала удовлетворения острой потребности немедленно овладеть прекрасной юной девой. Рука священника скользнула по стройному стану, задержалась на мгновение пониже спины и уверенно спустилась к бедру.
- Феб… - точно молитву, прошептала Эсмеральда; одинокая слезинка скатилась из-под опущенных ресниц.
В тот же миг архидьякон отшатнулся от нее, словно черт, в чьем присутствии начали читать “Pater noster”.
- Не смей! – взревел он. – Не произноси этого имени!..
- Феб, Феб, Феб!.. – повторяла девушка, будто заклинание.
Болезненная ярость скрутила Клода. Ему захотелось ударить маленькую ведьму. Или прижаться к ее губам в жестоком поцелуе, заставляя замолчать… Резко развернувшись, Фролло сбежал вниз. Хлопнула входная дверь.
Еще несколько минут цыганку била нервная дрожь, прорвавшаяся, в конце концов, потоком слез отчаяния. Нет, она не может больше находиться в этой клетке! Рано или поздно гнусный поп принудит ее к чему-то ужасному, обесчестит, лишит всякой надежды найти мать. Она станет недостойна прекрасного капитана!.. Нужно бежать. Квазимодо не приходит спасти ее, значит, придется действовать самостоятельно. Но сейчас у нее не было сил думать о том, как вырваться из душной клетки – слишком велико оказалось потрясение от этой короткой сцены.
…На другой день священник явился еще до полудня, молча выгрузил на стол остатки провизии и удалился, прихватив, помимо плетеной корзины, опустевшее ведро. Вернулся он лишь пару часов спустя с тяжелой ношей: корзина была полна снеди. По-прежнему не произнося ни слова и даже не поворачивая голову в сторону замершей плясуньи, поставил провиант на стол, затем втащил в дом оставшееся за порогом ведро чистой воды. Удовлетворенно кивнув, вновь вышел за дверь и не появлялся до следующего утра.
Эсмеральде же с каждым днем все труднее становилось переносить одиночество и скуку. Деятельная, веселая и общительная по натуре, девушка чувствовала, что задыхается взаперти, подобно плененной птице. Ей нечем было занять себя, помимо готовки; не с кем было пообщаться. Ах, если бы с ней рядом оказалась хотя бы подружка-Джали!.. Кажется, она скоро забудет человеческую речь… Будь проклят сумасшедший монах вместе с его ужасной любовью!
========== vi ==========
- Я принес тебе мед и свежего пшеничного хлеба, - на следующий день архидьякон казался уже не таким мрачным.
Его холодная надменность составляла столь резкий контраст с бурной ночной сценой, когда только чудо да прекрасная молитва «Феб» сохранили ее от беды, что цыганке на миг показалось, будто это два совершенно разных человека, даже внешне схожих не более, чем братья. Она настороженно глядела на хищный мужской профиль, бесстрастные движения ловких рук, гордо вздернутый подбородок – и не узнавала в нем свихнувшегося от желания ночного своего визитера.
- Тебе не по вкусу такое лакомство?.. Тогда скажи, чем я могу тебя порадовать? – теперь Фролло повернулся к ней и смотрел почти ласково.
- Отпусти меня!.. – невольно вырвалось из уст красавицы, хотя она и понимала тщетность этой мольбы. – Я задыхаюсь в этой клетке. Мне плохо, мне одиноко. Мне кажется, я сойду с ума здесь! Если ты хочешь порадовать меня – отпусти! Я… я попробую простить то зло, которое ты причинил – если только ты отпустишь меня. Я не люблю тебя, никогда не смогу полюбить!.. За что же ты мучишь меня?.. Терзаешь нас обоих своей неутолимой страстью! Позволь мне уйти.
На несколько минут в комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Клод медленно заговорил, с трудом подбирая слова:
- Я отпущу тебя. Как только стража перестанет столь бдительно нести службу и о тебе забудут, под покровом ночи я проведу тебя к Сене, и по реке мы покинем Париж на лодке, расставшись за предместьями. Я дам тебе денег, чтобы ты, ни в чем не нуждаясь, покинула Францию: за ее пределами тебе уж точно ничто не будет угрожать. Ты сможешь снова танцевать на улицах, развлекать толпу. Отправляйся в Испанию, в Италию – на юг, где тепло, и куда не дотянутся хищные руки Людовика XI. Я помогу тебе…