«Отсутствие плохих новостей — это уже хорошая новость! Однако надо собраться с мыслями и написать вам. Один Бог знает, чего мне это стоит. Каждый день я надеюсь, что завтра будет лучше, чем сегодня. После самой разной лекарственной терапии ему не становится лучше… Хотя сегодня у него не такой подавленный вид, какой был вчера. Однако нет речи о том, что он идет на поправку, чего я так страстно, но тщетно ему желаю!! Его силы на исходе. Я не могу вам всего рассказать… Даже если бы вы были здесь, я не смогла бы этого сделать, но вы, наверное, сами обо всем уже догадались и жалеете нас, в особенности его!
Если бы я ошибалась!» — писала Эмма Дебюсси Андре Капле 20 марта.
24 марта Жак Дюран в последний раз навестил композитора:
«Я знал, что его дни сочтены. На его столь выразительном лице читались губительные последствия выпавших на его долю страданий. Увидев меня, Дебюсси обрадовался. Он выразил желание поговорить со мной с глазу на глаз. Вначале он рассказал мне о том, какой ужасной была для него прошедшая ночь, когда возникла опасность обстрела и у него не было сил встать, чтобы укрыться в подвале вместе со своей семьей, а его близкие не захотели оставить его одного. Физическая недееспособность, к которой добавились лишения и тревоги военного времени, терзала и мучила его. Я пытался приободрить его, пообещав, что все наладится и он скоро пойдет на поправку. Он поблагодарил меня. Затем, устремив на меня пристальный взгляд своих темных глаз, которые уже смотрели в другие миры, сказал мне, что все кончено. Он это знал. Счет шел уже на часы, увы, теперь они для него были слишком короткими! И это было правдой. Когда я попытался протестовать, он сделал жест, показывая, что хочет обнять меня. Затем он попросил дать ему сигарету как последнее утешение. Я вышел от Дебюсси с тяжелым сердцем. У меня больше не оставалось надежды. На следующий день все было кончено!..»
Трогательное свидетельство Жака Дюрана показывает, какая крепкая дружба связывала издателя и композитора. Как в свое время Гартман, Дюран всегда протягивал ему руку помощи в трудную минуту. В качестве доказательства фигурирует сумма в 66 тысяч 235 франков, которые Дебюсси на момент смерти 25 марта 1918 года задолжал издательскому дому Дюрана. Второе свидетельство того, как скончался музыкант, принадлежит его двенадцатилетней дочери Шушу. Речь идет о длинном письме, которое она 8 апреля написала своему сводному брату Раулю Бардаку:
«Когда я вошла в комнату, папа спал. Его дыхание было ровным, но очень частым. Он продолжал так спать до четверти одиннадцатого вечера. И в этот момент он заснул навеки ангельским сном. Что произошло потом, я не могу тебе описать. Поток слез готов был пролиться из моих глаз, но я тут же сдержала его из-за мамы. Всю ночь я пролежала в одиночестве на широкой маминой постели и не смогла ни на минуту уснуть. У меня был жар, а мои сухие глаза смотрели на стены с немым вопросом. Я не могла поверить в то, что произошло!!!
Наступил четверг, когда его должны были унести от нас навсегда! Я увидела его в последний раз в этом жутком деревянном ящике на земле. У него было счастливое лицо. На этот раз он был наконец счастлив. У меня не хватило мужества сдержать слезы. Я едва держалась на ногах и потому не смогла поцеловать его. На кладбище мама, естественно, не могла вести себя лучше, чем вела. Что же до меня, то я больше ни о чем не думала, кроме одного: “Нельзя плакать из-за мамы”. Я собрала в кулак все свое мужество, и откуда только оно взялось? Не знаю. Я не проронила ни единой слезы. Сдержанные слезы стоят столько же, что и пролитые. Папа умер! Всего два слова, я не понимаю их, точнее, я не понимаю их до конца. Страшно оставаться в полном одиночестве рядом с предающейся неописуемому горю мамой». Шушу довелось совсем недолго утешать свою мать. Дочь Дебюсси умерла 16 июля 1919 года от дифтерита.