– Да не строй ты из себя недотрогу. Все ведь знают, что твоя мать вышла за лорда Уорбертона по расчету. И тебе тоже со временем нехилый кусочек сладкого пирога достанется. – Он искоса смотрит на меня и заявляет: – Я вот что думаю: не приударить ли мне за тобой? Ведь ты у нас теперь известная персона и богатая наследница.
– Никакая я не известная.
– Ну так будешь.
– И вовсе я не богатая наследница!
– Это опять же вопрос времени. Как думаешь, может, мне начать ухаживать за тобой прямо сейчас?
Я глубоко вздыхаю и пожимаю плечами.
– Да, решено! – Он вынимает руки из карманов и продолжает дрожащим, словно бы прерывающимся от волнения, голосом: – Ваши голубые глаза, сударыня, подобны двум прекрасным…
– Перестаньте, пожалуйста.
– Хорошо.
– А как насчет Энн?
– Что насчет Энн?
– В смысле, не приударить ли вам и за ней тоже?
– Ну нет, так это не делается. По правилам хорошего тона полагается сначала дождаться, пока уйдет одна дама, а потом уже подъезжать к другой.
– Но мы с ней подруги.
– Понимаю. – Он поворачивается к Энн: – Ваши голубые глаза, сударыня, подобны двум прекрасным…
– У меня карие глаза.
– Ах, вот как! – Он на минуту умолкает и в конце концов объявляет: – Как это все сложно! Вы меня совсем запутали. Может, лучше по коктейлю? По сигаретке? – Он оборачивается ко мне: – По поцелуйчику?
И я, дорогая моя, позволила-таки ему поцеловать меня. И пока ты еще не рассердилась, спешу сообщить, что Пинки очень занятный и совершенно не похож на коварного обольстителя. Я скорее воспринимаю его как брата, чем как постороннего мужчину. А нам, сама понимаешь, не терпелось узнать, что же это такое – поцелуй. Энн он ведь тоже поцеловал. А почему бы и нет: какой смысл целовать только одну из нас, мы же с ней подруги! Знаешь, мы договорились никому об этом не рассказывать. По нашему обоюдному мнению, поцелуй оказался чуть-чуть более мокрым, чем можно было ожидать, и, наверное, было бы приятней, если бы нас целовал не Пинки. Он попросил разрешения писать мне, и я ему позволила. Я уже получила от него открытку, на которой изображены коза и какая-то совершенно отвратительного вида деревенская девица. Он больше не называет меня пай-девочкой, зато стал звать Пышкой. Как думаешь, мы с ним помолвлены?
Прошу тебя, не говори ничего нашей Святоше, иначе мне придется бежать с мужчиной, которого я видела всего раз в жизни.
Джек отнес тарелки на кухню и составил их в раковину. Миссис Уильямс, скорее всего, моет посуду с утра. Пусть тарелки тут ее и дожидаются. Это прямая обязанность экономки. И все же он открыл кран, выдавил в миску немного резко пахнущей лимоном жидкости для мытья посуды и окунул руки в теплую мыльную воду. Хоть здесь его ждет успех, и он что-то изменит к лучшему в этом мире. Мытье посуды – признак цивилизации и надежное средство от экзистенциального страха.
Джеку хотелось отвлечься, хоть чем-то заполнить пустоту, образовавшуюся в душе после разговора с Кейт. Надо же, как неудачно все получилось.
Он-то намеревался продемонстрировать ей свое остроумие и обаяние. Показать, что он на редкость умный и интересный собеседник и вместе с тем такой простой, совершенно без претензий. А вышло так, что ни одно из его столь тщательно продуманных и подобранных замечаний не понадобилось. Беседа потекла совсем по другому руслу.
Джек сполоснул под краном бокал.
Нет, он не согласен с Кейт. Он считает, что в ее рассуждениях слишком много изъянов. Какая-то странная, даже дикая смесь откровенности и уклончивости.
Тем не менее нельзя отрицать, что женщина она чрезвычайно интересная. Когда Кейт двигается, он просто не в силах оторвать от нее глаз. Когда говорит, он неожиданно для себя наклоняется вперед, однако не для того, чтобы лучше слышать, но чтобы уловить то, чего Кейт не желает сказать. Эти пробелы, лакуны между отдельными ее мыслями, казались Джеку более красноречивыми, чем слова. Есть в Кейт, несмотря на все ее хитроумные уловки, некая открытость, которая ей самой не нравится, некая прозрачная хрупкость. Чутье подсказывает ему, что обращаться с этой женщиной следует крайне осторожно.