Когда Морису был двадцать один год, Сара умерла от опухоли в желудке. Прошло лишь семь дней с момента, как она почувствовала себя плохо и отправилась в больницу, до дня похорон. Эта неожиданная смерть повергла семью в состояние шока. Все произошло слишком быстро.
Когда Морис приходил в больницу и потом во время похорон и «шивы» — недели траура, — Давид не произнес ни единого слова в адрес сына, который сошел с праведного пути. Морис оплакивал свою мать, которую любил так, как только был способен кого-либо любить, и еще больше отдалился от отца, отбросив от своей фамилии окончание «берг», так что теперь его звали Морис Голд.
Перед тем как отправиться на фронт в 1917 году, чтобы сражаться с австро-венграми, Морис неожиданно оказался владельцем немалого количества акций нефтяной и медной компаний. Он совершенно случайно напал на эти акции, стараясь вернуть деньги, которые один из оптовиков Сэма, Гарри Вейнер, собиравшийся уже выйти из дела, был должен его дяде. Морис действовал довольно энергично.
— Ну ты что, разве гой какой-нибудь? — с ужасом спрашивал Вейнер. — Ты и выглядишь, как настоящий гой. Послушай, гой, ведь нельзя же из брюквы выжать кровь. Вот смотри. — Он открыл свой сейф. — Вот смотри! — Он начал разбрасывать бумаги. — Счета, счета и еще раз счета, никаких денег! Ты видишь здесь деньги?
Морис стал перебирать находящиеся в сейфе документы, затем нашел сертификат на акции.
— А это что?
Гарри Вейнер горько рассмеялся:
— Это я получил от розничного торговца, который был мне должен восемь тысяч долларов и оставил меня раздетым до нитки. Хочешь их забрать? Договорились, и теперь я буду должен твоему дяде лишь пять тысяч.
— Скорее всего, они не стоят даже той бумаги, на которой напечатаны, — сказал Морис, — но я их возьму, чтобы вас выручить. И чтобы все было в полном порядке, подпишите документ о передаче этого сертификата.
Вейнеру не хотелось подписывать, однако, когда Морис предложил дать ему взамен квитанцию со словами: «Получено полностью» за тот товар, что он был должен, он уступил. Морис немедленно проверил те компании, акции которых он приобрел. Нельзя было сказать, что они процветали, однако они существовали.
У Мориса была неплохо развита интуиция. Он отдал дяде пять тысяч долларов из своих денег.
— Вейнер разорился, — сообщил он. — Он собирается заявить о своем банкротстве, но мне удалось выжать из него хотя бы по пять центов с доллара до того, как его имущество будет поделено между кредиторами.
Сэм Уорнер простонал:
— Ну что ж, пять центов — это лучше, чем ничего. Но, может быть, в следующий раз не стоит продавать этим болванам больше товара, чем они могут реализовать.
Но следующего раза не было. Морис отправился в армию, заручившись обещанием дяди, что по возвращении получит оставшуюся дядину долю в деле. Сэм уже отдал одну треть своему сыну Соломону, женившемуся на сестре Мориса — Ривке, вторую треть — брату Мориса Джорджу, который занимался фабрикой.
В армии Морис выдавал себя за немца. Его внешность была вполне европейской, он окончил колледж, говорил лучше многих и, будучи офицером, пользовался всеми преимуществами привилегированного сословия, то есть тем, что никогда бы не имел как еврей из Восточной Европы.
Получив назначение в интендантскую службу, Морис ни разу не ступал на вражескую землю и все время занимался тем, что играл в гольф, пьянствовал и развлекался с девочками вместе с другими офицерами, но лишь теми, чье положение в гражданской жизни было достаточно высоким. К тому времени, как он демобилизовался в 1918 году, он решил, что лучше стать приверженцем креста, чем звезды Давида.
По возвращении он застал расцвет послевоенного Нью-Йорка. Его собственное имущество за годы войны поднялось в цене, и теперь он владел несколькими миллионами. Сэм Уорнер выполнил свое обещание: уйдя на покой, он отдал Морису третью часть своего дела, не зная о том, что Морис не собирался возвращаться на швейную фабрику. Он предложил свою долю оставшимся владельцам, Джорджу и Соломону, по непомерной цене. У тех не было другого выбора, кроме как выкупить долю Мориса, чтобы фабрика осталась в семье.
Как и Нью-Йорк, вся послевоенная Америка строилась, росла, развивалась. И Морис не удивился, узнав, что компании, чьи акции он получил от оптовика Вейнера, не только выжили в этот период, но и стали процветающими. Он скупил множество акций этих компаний и постепенно стал основным их владельцем. К своих тридцати годам Морис Голд имел огромное состояние. Не такое огромное, как состояние Гуггенхеймов, еврейско-немецкой семьи, которой он восхищался, оно было ненамного меньше, чем состояние Рокфеллера, однако уж не меньше состояний многих англосаксонских семей, приобретенных в девятнадцатом веке. А Морис кое-что знал об этом: он хорошо изучил историю известных американских династий.