— Нет, все нормально. — Надеясь, что она не заметит, я смахнула с носа слезу.
— Что случилось? — сочувственно осведомилась Лорен.
— Ну… э… — замялась я.
Может, стоит рассказать всю кошмарную историю? Правда, мы почти не знакомы, но что ни говори, а куча народа выкладывает целые состояния, чтобы каждую неделю выкладывать совершенно чужому человеку свои интимные проблемы.
Я поняла, что переступила грань стыда и унижения, когда рассказала Лорен свою печальную повесть. Обидно, но факт: «медовый месяц» так же романтичен, как одиночное заключение. На второй день нашего отдыха мой новый муж, Хантер, был вынужден уехать, чтобы завершить важную сделку. Нет, я никогда не была одной из тех девиц, которые всю жизнь мечтали о дне свадьбы, но, честно говоря, я представляла медовый месяц, как две самые восхитительные, полные секса недели, вроде отдыха в раю. Когда Хантер объяснил, что должен уехать в страшной спешке, я повела себя, как, по моим представлениям, должна вести умная, взрослая женщина, и заявила, что все понимаю. Но в душе была безутешна. Хантер пообещал мне второй медовый месяц, но я посчитала это жалким эрзацем первого, притом ничуть не привлекательным. Как можно вновь вызвать блаженное ощущение «новобрачности» через полгода после свадьбы, когда вы по определению должны чувствовать нечто подобное примерно минуту после выхода из церкви? Медовый месяц, по-моему, призван сохранить хотя бы слабое подобие этого мимолетного состояния.
Хантера не было уже три дня, и, побыв часа три в роли стоика, я с головой погрузилась в омут трагизма. Беда человека, оставшегося одиноким в медовый месяц, — это необходимость убить невероятные количества времени. И чтение глянцевых журналов, в которых на каждой странице излагаются подробности разрывов знаменитостей, вряд ли помогает поднять дух.
Жалость к себе только обострялась, когда горничная нашего пляжного домика, каждое утро приносившая подносы с завтраком на двоих, под цветочным покрывалом, украшенным сердцами, желала нам удачи. У меня не хватало духу признаться, что Хантер уехал и может не вернуться. Мне было так стыдно, что я даже не набралась храбрости позвонить подруге и поделиться горем. Что подумают люди? Мы с Хантером знали друг друга только полгода и поженились на Гавайях под влиянием момента. Я уже представляла ползущие по Нью-Йорку сплетни: «она понятия не имела, во что влипла», «она едва его знала», «очевидно, он оставил ее и уехал к подружке»…
Меня терзали кошмарные мысли… и разочарование. Ах! Разочарование! Это худшее бедствие! От него никак не отвяжешься, с ним ничего не поделаешь… оно само должно померкнуть… через много лет, может, через десятилетия. Так я заявила Лорен с самым мрачным видом.
— Ты все слишком близко к сердцу принимаешь, — заметила она. — По крайней мере у тебя есть муж. Это упражнение в потере эго, и ты слишком потакаешь себе.
Потеря эго? А как насчет потери мужа?
— Ты первая, кому я сказала, — призналась я, разразившись слезами. — Какое жуткое начало брака! Меня трясет от бешенства, и я так зла на Хантера! Ну да, ему нужно делать деньги и работать, но… о Господи!
— Возьми, — велела Лорен, протянув мне обшитый кружевом белый шелковый платочек со своими инициалами.
— Спасибо, — всхлипнула я, беря платочек. Казалось настоящим преступлением вытирать нос произведением искусства, но я решилась.
— Какой хорошенький!
— Такие можно купить в «Лероне». По спецзаказу. Их представители летают в Чикаго, чтобы получать заказы от матери. Для остальных только по предварительной записи. Видела бы ты белье! Потрясающе! Хочешь, в следующий раз закажу и на твою долю? Может, хоть это тебя развеселит?
— Наверное, — выдохнула я. До чего же мило со стороны Лорен! Если уж мне предназначено провести супружескую жизнь в слезах, полагаю, плакать в белое кружево куда приятнее, чем в туалетную бумагу «Чармен».
— Взгляни на это под другим углом: большинство браков начинаются с потрясающего медового месяца, а потом плавно катятся под горку. А так… тебе просто не остается другого пути, кроме как наверх. То есть хуже все равно уже быть не может, верно?
Я промокнула глаза платком Лорен и даже ухитрилась хихикнуть сквозь слезы.
— Не зацикливайся на этом, иначе в самом деле все испортишь. По-моему, медовые месяцы слишком переоценивают. Они, как и дни рождения, уж очень на тебя давят. Полагается каждое утро просыпаться на взводе, чувствовать себя безумно влюбленной и готовой каждую минуту оказаться на седьмом небе. И знаешь что? В любой день у тебя могут начаться предменструальные боли или тебя изрядно покусают москиты, и меньше всего на свете тебе захочется трахаться как безумной, а именно этого от тебя ожидают.
— Привет, Лорен, — послышался тонкий девичий голосок.
В арочном входе гостиной появилась Тинсли Белланжер, экс-жена забытого в аэропорту Джейми, возмутительно красивая, похожая на вскормленную на молоке и сливках девушку с фермы, только совсем иного, недостижимо высокого класса. Двадцать восемь лет, прямые светлые волосы до талии, несколько идеально расположенных, постлазерных веснушек, небесно-голубые глаза и ровный загар. Кроме того, ей ужасно шло приталенное платье для коктейля из желтого атласа, с длинным разрезом на юбке, которая красиво вилась вокруг ног, если дул ветерок. По моему мнению, она была одета не для пляжа, а для благотворительного вечера.
— Сильви только что вышла замуж, — пояснила Лорен, познакомив нас, и приглашающе похлопала по диванной подушке. — Ты всегда так здорово выглядишь, Тинсли.
— Но ты все равно лучше, — отмахнулась та, плюхаясь на диван. — Сильви, хотите узнать мой секрет счастливого брака? Во всем соглашайтесь с мужем, а потом делайте что хотите. По крайней мере нам с Джейми это очень помогло. Мы расстались на очень дружеской ноте.
С этими словами Тинсли встала и направилась в угол, к подносу с бутылками.
— Я буду неразбавленную текилу. Кто хочет присоединиться?
— С удовольствием, — откликнулась я. Может, если напиться днем, это поможет скрасить несуществующий медовый месяц?
— Все считают, что я спятила, раз пью текилу в чайной комнате «Карлайла» с самого полудня, — заметила Тинсли, вручая стаканы мне и Лорен, после чего откинула назад гриву волос и залпом выпила свою порцию.
— Пойдем купаться, — предложила Лорен. — Умираю от жары.
— Не могу. Слишком устала, — отказалась Тинсли и, подмигнув, растянулась на гигантском белом матраце, брошенном на пол и заваленном огромными подушками. — Буду нежиться здесь и смотреть, как вы доводите себя, пока я ем кактусовое мороженое или что-то в этом роде.
— Я иду, — кивнула я, прыгая в воду вслед за Лорен.
«Может, хоть купание поднимет мне настроение», — думала я, плескаясь в бассейне. Вода была чересчур теплая, совсем как в гостиничных бассейнах: такую температуру любят женщины и презирают мужчины.
— Двадцать кругов вокруг дома, — скомандовала Лорен, отплывая.
— Двадцать? — ахнула я.
— Именно. Каждому необходимо иметь цель в жизни. Лично я очень целеустремленная особа, — сообщила Лорен между гребками.
Я догнала ее, и мы медленно поплыли рядом. У Лорен даже дыхание не сбилось. Взмахивая руками, она продолжала болтать:
— Знаешь, даже после развода и всего прочего, детальные подробности которого, кстати, может узнать весь мир, только обратившись к «Гугл», я сказала: «Я — это я, а цели — это цели». И решила поставить себе постразводную цель. Ну, знаешь, серьезное назначение в жизни. Что-то, к чему следует стремиться.
И пока мы огибали дом, я поглядывала в сторону гостевых спален, французские окна которых выходили на территорию бассейна. Все чисто побелены, над застланными безупречным бельем кроватями натянуты сетки от москитов. Кое-где по оконным рамам карабкались ярко-желтые цветы, на стенах висели старинные мексиканские иконы. У меня стало немного легче на душе — да у кого бы не стало?
— Итак, Лорен, — встрепенулась я, — какова твоя цель?