— Проваливайте! Не трогайте его! Я никуда не пойду!
Думаю, она закрыла глаза и вся сжалась. Но силищи у нее было, как у самого черта, — вцепилась в мою руку так, что у меня перед глазами потемнело.
И тишина. Где-то вдалеке звучали пронзительные сирены. Взволнованно и громко переговаривались между собой свидетели, обступившие нас кругом. Но держались они все на безопасном расстоянии. Еще бы, какой дурак захочет к ним добровольно приблизиться. Все только охали и хаяли их и ничего кроме.
— Ясно, — заключил тихо Раск, неотрывно глядя на девчачью руку, насмерть в меня впившуюся. — Бартл, слушай мою команду. Берем двоих.
— Понял, — ответил ему туповато здоровяк, возобновляя движение в нашу сторону. — Раз босс так хочет, возьмем и парня.
На этот раз Эльза не закричала. Я почувствовал, как все ее тело, прижавшееся ко мне, расслабилось и обмякло. Потеряла сознание. Мне бы такую роскошь.
2 глава
Раск (здоровяк пару раз называл его «Мышью») был пепельным блондином, у которого из-под черной банданы волосы торчали во все стороны. Одет он был во что-то как будто бы военное, черно-кожаное, и вел себя, как пьяный интеллектуал. Не знаю, как ему удавалось все это совмещать, но клоуном при этом он не выглядел. Даже, думаю, женщины от таких тащатся.
Его приятель Бартл славился тем, что его габариты состояли в обратной пропорциональной зависимости от количества серого вещества его головного мозга. В двух словах, он был сильным, как дьявол, но вряд ли таким же сообразительным.
Я уже перестал задыхаться, спасибо «тайледу». Но мое предплечье болит так, словно его прищемили раскаленными щипцами для барбекю. И какой идиот сказал, что все девочки — слабачки. Придурок не встречался с Эльзой.
Эльза… знал бы я, чем дело обернется, оставил бы ее в библиотеке на весь день. Никогда бы не подумал, что дамские романы могут кого-то спасти, но факт есть факт — мне стоило предоставить Эльзу книжке и идти в планетарий одному.
Нет, конечно, я не имею в виду, что был бы счастлив, если бы вся эта заварушка случилась без меня и, вернувшись в пансион, я увидел рыскающих повсюду кинологов и полицейских. Просто, если бы Эльза так и продолжала прятаться за стеллажами с откровенным чтивом, эти парни, вероятно, выбрали в качестве своей жертвы кого-нибудь другого.
Не знаю, какие у них мотивы. Может, вообще никаких. Их разговоры все равно что картины абстракционистов — не понятно ничего, точнее — понимай, как хочешь.
Сидел я так, наверное, с час, трясся молча, прислушиваясь к их трепу. К слову сказать, я сам не понял, как оказался там, где оказался, хотя я никогда не наблюдал за собой провалов в памяти. Теперь же пытаюсь припомнить, как так получилось, что я сижу в кресле, пристегнутый идущим крест-накрест ремнем безопасности в тесном салоне вроде самолетного, а в голове пусто, как у нищего в кармане.
Тут ни иллюминаторов, ни багажных отделений, ни стюардесс, ни столиков — ни черта. Нет даже ощущения движения, и потому все выглядит совсем уж по-идиотски. Словно мы на месте стоим и тем не менее ждем чего-то.
Но я молчу. Молчу, хотя пить хочется безбожно. А я даже пошевелиться боюсь. Вздох лишний сделать. Смотрю только на то, как здоровяк Бартл мерит своими тяжелыми шагами нашу клетку. Иногда он подходит к полулежащей в кресле бессознательной Эльзе, поправляя на ней плед. Такие проявления заботы пугают и вводят в недоумение, а не трогают.
Его блондинистый приятель иногда куда-то уходит. Тут единственная дверь открывается совершенно бесшумно, отъезжая в сторону. Вот и теперь он вышел, чтобы вернуться через минуту. Упал в соседнее кресло и начал вновь играться со своей полупрозрачной электронной штуковиной, которую я давеча принял за навигатор.
— Связи еще нет? — спрашивает внезапно Бартл, замыкая сто первый круг.
— Рано, — отвечает ему Раск, не поднимая головы. — Еще даже к орбите не подошли.
Мария Дева, они вновь заговорили, как персонажи Космической одиссеи.
Посмотрев в очередной раз на Эльзу (скорее всего она уже давно очнулась и теперь обморок только симулирует), решаюсь заговорить. Выкупа, мол, они за нас не получат. Лучше бы они взяли с собой Тэда. Кроме того, Тэдди такой весельчак, им было бы не скучно от его отца деньги ждать. Да и ждать не пришлось бы слишком долго.
— Деньги? На кой ляд нам ваши деньги? — проворчал Раск, озадаченно потирая подбородок, даже не собираясь на меня взглянуть. — Расслабься, парень, на место прибудем, и Эла сама же тебе все объяснит. Из меня, а из Бартла тем паче, хреновый дипломат. А еще что-то мне подсказывает, что ты, малыш, не поверишь ни одному моему слову.
Ее Эльзой зовут, говорю.
— Что в очередной раз указывает на то, что ее прошлая жизнь повлияла на ее земное воплощение.
Земное воплощение? Прошлая жизнь? Увы, от меня они денег не получат. Даже на лечение.
— Вот что я тебе скажу. Просто потому, что ты, скорее всего, назад уже никогда не вернешься, — Раск оторвался от своего портативного планшета и вперился в меня абсолютно трезвым взглядом. — Твоя планета — это тюрьма, в которую заключенных с моей планеты отсылают по решению Синедриона. Преступникам, точнее их душам, стирают память и отправляют на Землю, задавая их дальнейшую судьбу программным кодом. Ты можешь верить, что все решаешь сам, но на самом деле это ни разу не так. Твоя жизнь уже прописана от и до «разделителем». Машина решает, какой у тебя будет цвет глаз, кожи и волос при рождении. В каком городе ты появишься, в семье с каким достатком, будут ли у тебя братья, сестры, домашние животные. Все определяет программа. Даже обстоятельства твоей смерти.
Глупость какая, заявляю.
— Что и требовалось доказать, — машет на меня рукой похититель, но я поспешно обосновываю.
Даже если принять его гипотезу на веру, как такая прекрасная, исключительная во всех смыслах планета может быть тюрьмой? Слишком хорошие условия. Не у меня конкретно, но у других. Многие здесь счастливы, о какой тюрьме может идти речь?
Все это прозвучало, как детский лепет. Раск расхохотался. Братл мрачно хмыкнул.
— Давай-ка я тебе поясню, пацан, что такое тюрьма. Это ограниченное пространство, в которое помещены преступники, отбросы общества, эдакий лишний элемент. Иногда в это место помещают ублюдков, которые это заслужили, иногда просто тех, кого нужно убрать с глаз. Условия содержания первых и вторых разнятся по понятным причинам. Это место может охраняться. Если же тюрьма представляет собой замкнутую систему, — с этими словами он изобразил ладонями шар, намекая на форму нашей планеты, — надобность в охране отпадает. Из такой тюрьмы не сбежать, потому что из нее нет выхода. Когда срок заключения подходит к концу, преступник умирает. Его душа возвращается в ранее оставленное тело, которое все это время ожидало его в огромном банке-хранилище, пребывая в состоянии гибернации.
Ладно, говорю я, допустим (только допустим), что технология какой-нибудь высокоразвитой цивилизации достигла таких высот, что может все это реализовать. Но как насчет того, что на земле ежедневно рождается несколько сотен тысяч детей? Из его слов следует, что ровно столько же неблагожелательных граждан этой высокоразвитой цивилизации были пропущены через разделитель. Не многовато ли работенки для их «Синедриона»? Тысячами отправлять людей в ссылку изо дня в день?
— Объясняю дураку, который в школе не учился…
Ступай лесом, говорю, в школе я учился лучше вас всех вместе взятых.
— Теория относительности, фигня такая. Время — материя весьма непостоянная — течь может по-разному. У нас может пройти несколько месяцев, а у вас — один день. Это раз. Два: многие из преступников приговорены на несколько сроков подряд. Программа их наказания предусматривает новое рождение на земле сразу после смерти. В-третьих, «разделитель» не один в своем роде. Их тысячи по всей планете. Это распространенная мера наказания.