– Почему? – удивленно спросил Сергей.
– Потому что хам, всегда останется хамом, сколько ни учи его благородству. Вот он, половой – и ломаного гроша не стоит, но считает, что оказывает нам большую услугу – подает нам, низким по званию, делает одолжение, и мы его тоже должны нижайше благодарить. А я ж за это деньги плачу! Припрятал я их от своей бабы, но с тобой можно их и пропить, тем более жизня тяжелая нонче. Вот разве я не хам – денег дома нет, а я последние пропиваю?
– Неправ ты, Фрол. Вот окончательно укрепимся с новой властью, по-настоящему будем равны. Никто никого унижать не будет и завидовать.
– Что ты все тарахтишь о будущем… надо сейчас жить. Люди всегда будут заниматься разной работой. Поэтому между ними всегда будет разница.
У столика стоял официант и с подноса ставил на столик заказанное. Водка прозрачно светилась в стаканах, в бокалах еще не осела пивная пена, раки казались изготовленными из красной огнеупорной глины.
– Четыре-с рубля сорок-с копеек, – сказал официант.
– Потом отдадим, – ответил Фрол.
– Я говорил-с – раки дорогие, – словно не слыша слов Фрола, ответил официант. – У меня заканчивается смена, – намекнул он на необходимость оплаты.
Стало понятно, почему Фрол не хотел платить сразу – у него в кармане было всего три рубля с мелочью. Раки все ж оказались для него дороговаты, и Сергей сказал:
– Я добавлю.
И сунул в руку официанта еще трояк. Тот тщательно отсчитал сдачу, положил ее на столик и с презрительной улыбкой, – чтобы они видели, – отошел.
– Не хамло ли? – спросил Фрол.
– Нет. Просто торопится домой.
– Ладно, Серега, давай выпьем за тебя. За твое возвращение.
– И за тебя тоже.
– Идет.
Сергей не хотел выпивать сразу же весь стакан, но, увидев, как Фрол медленно, крупными глотками осушал свое, тоже выпил все. Крепкая водка заставила их сморщиться и внутренне съежиться, поэтому запили ее баварским, и стали с хрустом ломать панцири раков. Немного погодя захмелевший Фрол продолжил разговор.
– Революция для нас праздник… так сейчас говорят. Только нельзя нам все-таки давать много свободы и прав.
– Почему? – прихлебывая пиво и чувствуя разливающееся в теле тепло, спросил Сергей.
– Да хотя бы потому, что нужна нашему брату дисциплина. Вот узнали про революцию, и уже вчерась на собрании стали вести речи, чтобы устроить не только восьмичасовой рабочий день, но и семичасовой, а другие вообще предлагали сделать сегодня или в субботу выходной. Объясняют – мол, устали работать на войну. Дело ли это?
– Конечно, нет. Может быть, просто от радости, что скинули буржуев? Ты ж сам говоришь, что революция – праздник.
– Да мне не до праздника! Его хотят те, кто недавно пришел на завод и толком работать не умеет. Им работа не в радость, а в мученье. Показали, как включать станок, проточить болванку, потом отключить станок и поставить новую болванку и все. Вот от надоедливости работы они и хотят выходного. А кто умеет работать – ему праздников не надо. А для этих тягость. Редко кто из них научится настоящему мастерству. Я вот с четырнадцати лет токарю, почти все понял. А этим учиться не хочется, лишь бы немного денег заработать и опять в деревню.
– Так научи их работать. Как когда-то меня.
– Я же сказал, что у них руки не оттуда выросли. Они не для станка. Им лошадь нужна, здесь они специалисты. А сюда их нужда выгнала, а не стремление обучиться. Земли-то всем им не хватает. А старых рабочих все меньше и меньше остается. А у новых работяг из деревенских только дети смогут этому обучиться, но не они. Я этого насмотрелся и сделал вывод – каждому Богом дано заниматься своим делом. Вот ты был неплохим токарем, а почему? Потому, что у тебя батька рабочий. У тебя в крови есть рабочая сноровка. А у кого ее нет, он должен не один десяток лет проработать на заводе. Понял?
– Что-то ты, Фрол, контрреволюционно настроен.
– Да не я… а тот, кто по-хорошему не хочет работать. Ты, Серега, давно у нас не был и не знаешь теперь нас, ты от нас отстал, живешь другими мыслями, военными. А настоящие рабочие чувствуют своей шкурой революцию, но не хотят, чтобы все время шли собрания, давали рабочим винтовки, посылали охранять город, совет. Пусть это делают другие. Вот, например, солдаты. Их сейчас так много. Пусть охраняют нас, а мы будем работать и кормить их.
– Вообще-то, есть правда в твоих словах, – размышлял захмелевший Сергей. – Я посмотрел, ездя по стране, на людей. Многие из них действительно не понимают – для чего революция. Но мы, большевики, сделали революцию для всех, и в первую очередь – для народа. А они пускай разбираются хорошо это или плохо и все-таки поймут, что мы им сделали хорошо. Надо только время, чтобы люд осмотрелся, и все станет на свои места.