- Да ходют тут, чой-та высматривают, - сказал голова и немедленно выпил. Закусил и крякнул.
- Рудознатцы, по-нашему, по-простому! Всё сували какие-то грамоты из самого Санкт-Питербурха, дескать, чуть ли не государём-батюшкой подписанные… - при этих словах деревенские чиновники сначала перекрестились в направлении церкви, при этом внимательно посмотрев на профессора, который тут же повторил жест, потом на портрет Царя-Императора Онуфрия Первого, что полагалось вешать в каждом откупном питейном заведении строго напротив входа. Онуфрий Первый тяжело взирал на вошедших и одним своим видом предупреждал разврат и пьянство. Или так хотелось надеяться думским деятелям, утверждавшим всякие указы да законы.
- А я им сразу и говорю – нету тут золота! Нет золота и в Серых Горках – но туды лучше не ходить, народец там дряной супротив нашего. У нас если и побьют приезжих, так за дело! – горячился голова. – А как я последний раз туда поехал – так меня и совершенно без дела побили, стоило лишь у барышни полюбопытствовать, как пройти в вивлиофику! Пришлось срочно извозчика искать, мой-то кучер был в загуле! Так что бы до вокзалу доехать, с меня извозчик рупь взял, несмотря на бедственное мое положение.
Дед Егор перестал слушать сетования головы на соперничающее с деревней поселение лесорубов и рудокопов Серые Горки, где золота действительно не было. А были железные рудокопни, куда шла железнодорожная ветка. А подальше нефтяной промысел был, откуда шли потоком громадные бочки с нефтью, по-научному – цистерны.
Дети давно спали, приткнувшись друг к другу, огонь и лёд, белое и черное.
Кащей уловил настроение старика и торжественно процитировал:
Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I've tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.
Дьяк всхлипнул:
- Эка красота, хоть и не понятно по-басурмански ничегошеньки.
Потом обратился к сидящим:
- А не спеть ли нам, други?
- Т-ш-ш! – шикнули на него дед Егор и голова. - Сейчас девок спать отправим, тогда и споем.
Вызвали кучера, что приехал на роскошном лимузине «Руссо-Балт Волга», погрузили уснувших детей и велели передать хозяйкам, что гости изволят кутить и хозяевам положено проявить государственную мудрость и за ними приглядывать.
Так дед Егор и Серафима задержались в деревне на целую неделю. На седьмой день опухших от постоянного обжорства и пьянства Кощея и дьяка погрузили в «Скорый Императорский», а Серафима прощалась с Глафирой еще полчаса и уходила из дома головы с глазами на мокром месте. Старик ухмылялся себе в бороду.
«И ребенка с ровесницей свёл, и от этой надоеды избавился. Пусть теперь Кощеюшка попробует от дьяка оторваться!» - за неделю дьяк, который оказался, некотором роде, коллегой Александра Кроули, Мескатоникского воплощения Кащея, не только выпил несколько ведер хмельных напитков и сократил поголовье поросят вдвое, но и успел обменяться списками литературы, которые находились у исследователей. Причем Кощей допился до того, что обещал переслать телеграфом списки с копии «Книги Эйбона!»
А дед Егор и Серафима еще пару раз навещали голову и Глафиру в тот месяц.
Рассказ четвертый: Горыныч
Зря мечтал дед Егор, что отоспится на старости лет. Не было покоя измученной душе. В очередной раз пришлось вставать с печи еще до рассвета. В воздухе явственно пахло гарью.
«Етить–раскудрыть!» – хмуро выругался дед и стал собираться в путь. В чистом поле поклонился на все стороны света и крикнул неожиданно молодым голосом: "Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!" Огромный мускулистый конь примчался и послушно застыл перед дедом.
– Дела у нас сегодня, мой хороший. Давай-ка поскромней.
Скакун отряхнулся, и через миг обернулся утомленной жизнью крестьянской клячей.
– Ах ты, мой умница! – похвалил Егор, поглаживая широкий лоб лошадки. Они быстро вернулись к дому, чтоб запрячь Сивку в телегу. Мавка, кормившая кур, быстро высыпала остатки зерна в кормушку и помчалась за гумно, откуда и выволокла быстренько не часто используемую телегу.
Когда солнце стало карабкаться на низкое осеннее небо, дед Егор уже подъезжал к знакомой деревеньке.
Там жил старый Пахомыч, который держал свиней и приторговывал колбасами