ПРИВЕТ МАСТЕРУ — ЗОЛОТЫЕ РУКИ!
— А кто это мастер — золотые руки? — спросил Илюша.
— А вот, кто победит, тому и дадим это звание и фамилию его сюда впишем, — объяснила Надежда Ивановна.
Илюша постоял-постоял и спросил:
— А что бы мне ещё поделать?
— Дел много, — сказала она. — Первое дело — отойди от банки с краской, а то как бы ты её не опрокинул. Второе дело — сгрызи вот это на здоровье. — Надежда Ивановна вынула из кармана четыре грецких ореха. — А третье дело — видишь, дед Илья стоит? Беги к нему, скажи: «Надежда Ивановна просит вас присесть и передохнуть перед началом». Понял?
— Понял! — радостно крикнул Илюша и побежал к деду.
Дед Илья стоял возле брёвен. Он сердито глядел на лужу, в которой лежали кирпичи.
— Хозяева безрукие, — сказал он. — Разбросали добро!
— Ничего не безрукие, — ответил Илюша. — Просто нечего из-за них кланяться, руки марать. Им цена грош совсем ломаный.
Дед Илья так удивился, что без всякой просьбы сам сел на бревно.
— Вот как? — спросил он и пронзительным взглядом уставился на Илюшу. — Ты это точно знаешь?
— Точно. Мне Семёнов Николай сам сказал.
— Ах, сам?.. — Дед Илья сердито подёргал себя за ус. — Сам, значит… Нет, сколько топорище ни вари, всё топорищем останется. А где он сейчас, этот «сам», околачивается?
Семёнов Николай стоял перед афишей кино и грыз семечки.
— А, вот он, мой милый-дорогой, — обрадовался дед Илья. — Сейчас мы его поучим уму-разуму. — Дед достал из кармана горстку жёлтых монет, выбрал самые маленькие, копейки. — Пойди-ко, внук, пока этот «сам» сюда не глядит, разложи копейки на дороге.
— Как — разложи? — не понял Илюша.
— А очень просто: выкладывай их одну за одной по асфальту.
Илюша удивился. Однако он быстро справился с порученным делом. Монетки легли на асфальт.
— А теперь сядь со мной рядом. — И дед Илья раскатисто крикнул на всю площадь: — Семёнов!
Семёнов Николай перестал лущить семечки и не торопясь направился к деду Илье. Вдруг на ходу он будто споткнулся — монета! Наклонился, сунул в карман, ступил три шага — стоп! Ещё одна! И какой безрукий их тут растерял? Мигом нагнулся, поднял. Ступил два шага — третья монета! Ведь вот удача привалила! В кармане уже весело позвякивало, а Семёнов Николай всё кланялся, подбирая копейки. И, кланяясь, приближался к деду Илье. А когда подошёл, увидел, что дед Илья раскачивается от хохота.
— Ой! — стонал дед Илья. — Вот где я тебя раскусил. Ой, старательный! Одиннадцать раз поклонился, не поленился! Спинушку гнул и руки замарать не побоялся!..
— Не пропадать же добру! — буркнул Семёнов Николай.
— Вот оно как? — Дед Илья вдруг перестал смеяться. Узловатые его пальцы забарабанили по колену. Зрачки буравили ученика. — Вон как! Значит, как себе в карман, так и сто раз поклонишься — не пропадать добру? А кирпичи валяются — пусть пропадают? Добро не твоё, а народное, тебе не жалко?
На потемневшем от гнева лице дедовы глаза остро светились, как льдинки. Илюша оробел.
— Говоришь, грош цена? Да это тебе, Семёнов Колька, грош ломаный цена!..
Илюша взглянул на Семёнова Николая. Скулы его покрылись пятнами. Глаза бегали, а руки то прятались за спину, то беспомощно повисали вдоль боков.
— Зря я на тебя, дурака, силы тратил. Всё одно из тебя гражданин не вырастет, нет! — гремел дед Илья. — А вырастет из тебя собственник, хапуга, кулак толстопузый! Я таких хорошо знаю, навидался! Такие в гражданскую войну хлеб от голодного народа прятали… Мои-то ученики знают: народное добро береги, тогда своё само сбережётся!..
Илюша, слушая, страдал: он ведь тоже перепрыгнул через народное добро, которое береги… Он незаметно засунул руку под свою блестящую пряжку, пощупал живот: вдруг из него, из Илюши, тоже вырастает кулак толстопузый? Нет, пока всё было в порядке.
— А ты мне не ученик! — грохотал дед Илья.
— Ваш я! — крикнул в ответ Семёнов Николай. Выгреб из кармана монеты, ссыпал их на бревно рядом с дедом Ильёй. Шагнул, вынул из лужи четыре кирпича и понёс их.
Лишь один, надтреснутый, остался лежать в воде.
Илюша поглядел вслед Семёнову Николаю и молча встал.