И начнешь:
— Кольский, Канин, Скандинавский, Ютландский, Пиренейский, Апеннинский, Балканский, Таврический, или Крымский.
Полуострова в Европе.
То же самое с островами:
— Корсика, Сицилия, Сардиния!
— Ну, дальше, — нажимает учитель.
— Суматра, Ява, Борнео, Целебес.
— Дальше!
— Крит! И тот… как его там… Берингов пролив и тот… Грин… Грин… Гринляска!
— В угол!
Так что географию мы знали…
Лодку мы наметили украсть у деда Пидсотка на озере, — дед Пидсоток там сети ставил, карасей ловил, — ночью перетащить к речке (речка звалась Ташань), поплыть по Ташани до Ворсклы, по Ворскле до Днепра, по Днепру в Черное море, — ну, а морем путь уже прямой, как на ладони, в Дарданеллы, Босфор, из Босфора немного вправо, в Бабэльмандебский пролив, а оттуда уже до Африки "как до соломы".
Сашко Кендюх натаскал булок, сала, яблок, спичек, соли… Все это мы припрятали в глинище за кладбищем.
Был конец мая.
Однажды темной ночью, когда дед Пидсоток расставил на озере сети, мы тайком перетащили его лодку с озера на речку.
Той же ночью, задолго до рассвета, мы должны были дать стрекача, но Сашко Кендюх никак не мог добраться до бабушкиного кошелька: бабушке в ту ночь не спалось, она все кряхтела и кряхтела и задремала только под утро.
Пока Сашко следил за бабушкой, мы с Паньком и Омельком перенесли из глинища в лодку продукты и кое-какую одежду.
Уже светало, когда прибежал, запыхавшись, Сашко.
— Шесть рублей! — выпалил он.
— Ого! — крикнули мы и давай скорей укладываться. Не скажу, почему в тот день нечистая сила сорвала деда Пидсотка ни свет ни заря, — кажется, базарный день в местечке был, и дед решил пораньше очистить сети, чтобы первым со свежей рыбой на базар явиться,
Подошел дед к озеру, нет лодки…
Дед юрк туда-сюда, а от озера через луга к речке по траве след, где мы лодку тащили (вот какие мы были мудрые, как следы замели!), дед по следу к речке, и только мы хотели оттолкнуться, как Пидсоток:
— Куда это вы, висельники, а?
Ну, мы из лодки, как лягушки, — прямо в воду! Воды в речке было по пояс… Я успел ухватить булку. Бабушкины шесть рублей были зашиты у Панька в поясе… Мы бегом лугами до Ясеневого… Это такой лесок за селом с глубокой балкой посредине. Засели в балке, в густом орешнике, сидим, сопим.
— Что дальше делать?
А чертов дед Пидсоток поднял шум на все село:
— Ишь, сукины сыны! Острожники, изуверы, башибузуки! — Разошелся дед, чуть ли не все село собрал. — Чьи?
Дед всех узнал и всех выдал…
Матери наши каждая по-своему:
— Ой, боже мой!
И каждая начала искать что-нибудь длинное и увесистое…
— Где же они? Дайте мне моего! — Каждая мать ударила руками о полы.
— Подались в Ясеневое! — пыхнул трубкой дед. — Нет, вы смотрите, люди добрые, лодку украли! Как бы я тогда сети ставил?! А? Вот разбойники! Поймаю — изничтожу!
— Куда ж это они собрались? — плача, спросила моя мать.
— Куда бы ни собрались, а конец один — острог! — махнул рукой дед Пидсоток.
Матери опять:
— Царица небесная! Ой, дайте мне моего!
Дед Пидсоток выбросил из лодки на траву одежду и все наши запасы.
— Забирай, чье оно тут есть! Да помогите лодку к озеру перетащить! Ишь, хлюсты, сколько травы истоптали! Беритесь! Ревете тут! Смотреть за лоботрясами нужно лучше, чтобы не хныкать потом! Матери!
Взялись наши матери за лодку и вместе с дедом перетащили ее к озеру…
Двое суток сидели мы в Ясеневом, в балке… А потом вечером пошли домой.
Мать очень плакала, а отец поучал, как из дому удирать в путешествие…
Фантазия, помнится, зародилась у меня в голове, а отец выбивал ее совсем из другого места. Вожжами…
Панько и Омелько тоже садились на скамейку потихоньку, осторожненько и при этом морщились-морщились.
Через неделю наведался из хутора Сашко Кендюх.
— Ну как? — спросили мы его.
— Два кнута на мне отец изломал! Очень сердился! — рассказал Сашко.
— А бабушкины деньги? Шесть рублей?
Панько отдал деньги Сашку, еще когда мы в Ясеновом сидели.
— Подбросил бабушке там, где она кошелек прячет. Бабушка думает, что она вытряхнула его, когда в субботу деньги на свечку брала…
Так закончилось наше путешествие в Африку за львами и в Америку, где мы собирались посмотреть, как сдирают индейцы скальпы с бледнолицых.
Давным-давно это было…
Было это чуть ли не в то лето, когда короновался на царство последний российский император и когда староста гонял всех в церковь, чтобы вымаливали "многая лета" царю.
Не очень горячо, видать, молились тогда за царя и императора, ибо лета ему вышли не такие уж долгие, а главное — последние для него и для всей его династии.