Василий Федорович ждал, когда мимо пройдет некий мужчина лет сорока, каждый день выгуливавший свою собаку под окнами известной уже нам хрущевки. Настолько это событие стало важным и привычным для деда, что пропустить его было нельзя, хоть и вызывало оно бурю отвратительных эмоций.
Некий мужчина лет сорока – травматолог местной больницы Алексей Григорьевич Пилипчук. Алексей был роста достаточно высокого, в меру худощавый, на лицо практически неприметен, разве что в глаза бросался ярко-красный румянец, то и дело вспыхивающий на его щеках. Каждое утро Пилипчук выгуливал свою дворнягу. Как назло, пес постоянно тянул хозяина под окна Василия Федоровича. И ладно, если бы пес проходил мимо, но он с особым любопытством вынюхивал газон, давно поросший сорняком, чем вызывал сильнейшее раздражение деда и, как следствие, очередной утренний скандал.
Скандал случился и в этот раз. После утреннего ритуала Василий Федорович открыл настежь окно. Бодрый апрельский ветерок впорхнул в комнату деда.
"Хорошо, что нынче весна ранняя," – подумал пенсионер, прикрыв от удовольствия оба глаза и растянув губы в легкой улыбке. Но тотчас же опомнился, открыл глаза, убрал с лица улыбку и принял самый строгий вид. Усевшись в ожидании на свой табурет, принялся высматривать нарушителя старческого покоя. Вскоре раздался собачий лай и послышался знакомый голос:
– Ну, постой же! Ну, прекрати меня тянуть! Ко мне! Фу! Ко мне!
Алексей Пилипчук вышагивал смешной походкой, держа в руках поводок с пристегнутым псом. Однако картина была любопытная: дворняга, тянущая хозяина изо всех сил, вынюхивающая дорогу так, словно ищет трюфель; хозяин, идущий самым странным образом, так как казалось, что он идет назад, притом что ноги двигались вперед. Алексея понять было можно. Встретиться взглядом с дедом ему совсем не хотелось. В теплое время года старик непременно нес всю брань, какую только мог воспроизвести в открытое окно. Поздней осенью и зимой старик стучал в окно со всей дури, давая знать всей улице о своем недовольстве. А причина недовольства была проста: пес гадил самым наглым образом под окнами Василия Федоровича. И не мог Пилипчук ничего поделать со своей дворнягой. Как ни пытался он утащить пса в другое место, пес не оставлял Алексею ни единого шанса не встретиться взглядом с дедом. Всем героям утренних событий было крайне неприятно происходящее, но это вошло в каждодневную привычку.
Пес поравнялся с окнами Василия Федоровича и уселся в причинной позе.
– Ах, ты, тварь беспородная! Я тебя пристрелю! Вот только найду отраву и сразу же тебя отравлю, пес плешивый! А ты куда смотришь, а? Куда смотришь? Завел собаку, а воспитать не можешь! – в страшном гневе, чуть ли не полностью свесившись из окна, кричал во все горло дед бессвязную нелепицу.
– Послушайте, уважаемый, – с ноткой легкой интеллигентности, стараясь сделать вид, что ничего особенного не происходит, Пилипчук парировал деду, поднимая взгляд с асфальта на окна первого этажа, – почти год, как вы вот так вот постоянно угрожаете моему псу и оскорбляете меня. А я, смею заметить, с самого первого дня убираю за своей собакой, не причиняя вам совершенно никакого неудобства. Вот видите, у меня и пакет в руках. Все как всегда.
–Ишь, ты! Пакетик у него! Надень себе этот пакетик на голову, дурень! – никак не успокаивался дед, даже наоборот, входя в особый азарт.
– Ни на какую голову я не собираюсь надевать этот пакет. У него есть предназначение, по нему я его и использую. А вы успокойтесь, мы уже уходим.
Как только Пилипчук убрал за собакой, пес тут же потянул хозяина в сторону, откуда они пришли.
– Чтоб я вас тут больше не видел, олухи! Бесстыжие! Загрязняют мне все тут! Загадили все! У себя дома устраивайте беспредел!
Выкрикнув последние слова, дед выдыхал и успокаивался. Какое-то чувство удовлетворения наступало внутри, и делалось приятно всему телу.
Дальше у деда все шло по привычному расписанию: приготовив яичницу из двух яиц на сливочном масле, старик завтракал на подоконнике; в полдень, слушая любимую радиопередачу на политические темы, дед сидел по-прежнему у окна, комментируя услышанное так, что с улицы могло показаться, будто он ведет беседу с кем-то в глубине комнаты; обедал вчерашним супом, все так же, глядя в окно; на время обеденного сна приходилось деду оставлять нагретое местечко.