Сергей Борисенко
Дед Тришка
… Дык, у меня случай был,– как обычно встрял в чужой разговор дед Трифон, собралси я недавно сабе новый колодезь выкопать…
– Ну что ты брешешь, дед Трифон, какой такой колодец недавно ты вздумал себе выкопать? – выступила вперед из толпы одна из участниц бабьей конференции у магазина. Тебе ведь «сто лет в обед», тут не каждый здоровый мужик выдюжит такую работу, а ты… туда же! Когда это ты вздумал себе копать, если твоему колодцу лет тридцать уже. Я ещё молодухой была, когда ты его копал.
– Дык я же не говорю надысь али намедни, лет двадцать, поди уж, или двадцать пять назад было.
– У! Вспомнила бабка, когда девушкой была. Лет двадцать пять назад я ещё невестилась, да и ты, дед Трифон, поди, ещё молодцом был, на девок заглядывался, а сейчас осталось только мешок картошки завязать, на большее – то, небось, ни на что не годится твой прибор, да и то, если длины хватит.
– Ох, Варька, и язычок у тебя, можно опасную бритву не иметь, ты своим языком кого угодно поброешь. Вот тольки обо мне неправильное у табе мнение.
– Что значит «неправильное»? У нас мужья, как раз на эти двадцать пять – тридцать лет моложе тебя, да и то уже никуда не годные, а тебе уж без пяти минут девяносто!
– Ваши мужики с малолетства горькую пили и за околицей болгарскими сигаретами баловались, вот и потравили весь свой организим к чертям собачьим.
– Ой! Чья бы корова мычала, да только твоя бы молчала. Сам, небось, ни одного праздника и воскресенья трезвым не бывал, да и куришь как самоварная труба! Вон, посмотрите, девки, у него все усы зеленые от табачного дыма, а провонял табачищем – то так, что в лесу от этой вонищи все волки разбегаются.
– Ты не права, Устинья! Курить, я курю, и не отрекаюсь от энтого. Но табак табаку рознь. Я усю жизню што курю? То, што сам на своем огороде за баней вырастил: чистокровный русский самосадик! Я его акромя коровяка, больше ни чем не удобряю, а коровяк – то какой? Хоть сам на хлеб мажь и ешь!
– Тьфу – тьфу! Какую ты, дед Трифон, гадость говоришь! Аж с души воротит!
– С души тебя воротит по простоте душевной. Зато самосадик акромя пользы, никакого вреда мине не приносит. А пить я, да, пью! Дык ведь тоже ни змеиную отраву иностранную и не нашу «казенку». Но раньше «казенка» была не скусная, но зато безвредная, а нынче – то ненароком и в ящик сыграешь от такой водочки. Так што я, как в юности привык к нашей местной «мадере» на пашаничном зерне настоянной, ночью перегнанной и марганцовкой очищенной, так усю свою жизню ей не изменяю. Вот и здоров в свои годы как Варькин телок – двухлеток!
– Ну, ты скажешь дед Трифон! Тебя послушать, так ты ещё и с двадцатилетней девчонкой горазд на печке покувыркаться!?
– Не веришь? Аль проверить хотся? Так приходи ко мне вечор, за мной не заржавеет!
– Да брось ты, дед! Ишь, как тебя разохотило, прямо – таки удержу нет! Ты что пришел – то к нам? Мы говорили меж собой о своем, о бабьем, а тут ты весь разговор поломал!
– Дык я же и говорю, к слову вспомнил, как колодезь себе копал.
– Ну и как, чего же в твоем колодце такого интересного?
– Вот я и говорю. Хороший у меня во дворе был колодезь, ещё от маво деда оставалси, он, стало быть, копал. Один, али с родственниками, али с селянами, это уж мине неведомо. А вот научить воду искать, дед меня научил. Я как раз вовремя появилси на свет Божий, чтобы он мог своё умение передать по – родовой. У него же одни девки нарожались, а передать мог только мужчине, по крови родному. Внук ему нужон был, вот я вовремя и подсуетилси, народилси то есть. Подрос маненько и дед мине показыват: вот сухой еловый сучок в виде рогатульки, берешь его вот эдак и потом не спеша идешь по огороду. Там, иде энтот сучок к небу начнеть задираться самостоятельно, помечай енто место. Издеся может быть водяная жила, стал быть колодезь можно рыть. Тольки точно надо знать жила енто водяная али же лужа подземная. Лужу – то быстренько вычерпаешь, а вот жила усю жизню табе поить будеть.
Взял он меня и повел с собой по соседним огородам с сучком в руках. Шагнет вперед – сучек падаеть, он потихонечку поворотится на ентом же месте, найдёть то место, иде сучек в небо снова задирается, туды и идеть. Наметил он длинный кривой путь аж за деревню. А там мне в руки сучек даеть и говорит: ишши таперь ты, Тришка, воду. Я сам и пошел: сучек то вверх, то вниз, а дед тольки одобрительно кивает, говорит:
– Реку подземную мы с тобою нашли Тришка! Колодезь, стал быть рыть можно. И выкопали. Да вот тольки за много лет деревня наша разрослася и кажный вырыл колодезь сабе на подземном русле. Воды в колодцах было много! Бывало – ча и скотину напоишь, и в баню воды накачаешь и жена стирку учинит, да ишшо огород весь польешь, а воды в колодце и не убавилось… Тольки деревня – то разрослася и усе по стольки воды стали брать, а кто и насосы понаставили, прямо в избу водопровод сабе исделали. Так што со временем стал я замечать, что воды меньше становится в колодце. Как тольки я енто дело заметил, стал внимательно наблюдать за ей. Заметки ставить. И увидел, что она с каждым днем всё меньше и меньше уровень подымает. Понял – конец пришел речке подземной, выпили её усю. Опечалилси я шибко об ентом. Даже не потому, что новый колодезь копать придетьси. Просто вода была укусная, как мед, чистая, как слеза младенца, а уж холодная, как нелюбимая жена! Мы с бабкой в своё время там и молоко со сливками хранили и маслице своё, мяско, когда кабанчика заколем. А тут тепло нежданное возвертаетси. Холодильников – то, небось, не было! В обчем, выручал колодезь по всяческим вопросам бытовой жизти. И тут тако горе, вода в ём кончатся! Пока не поздно надоть другой копать.