— Тут, чтобы полочку повесить, начал я вколачивать гвоздь, ударил молотком раз-другой, а кирпич весь целиком так и выскочил. Сразу холодом потянуло — на дворе-то скоро зима. Намедни костюм повесил на стену, так он, представьте себе, примерз...
Немирович продолжал:
— С холодами поначалу мирились мы... Но пока мастеровые чинили трубы парового отопления, такой грохот во всем доме стоял, что репетиции проводить было невозможно. И электрическое освещение никуда не годится. Пока укладывали новые провода, артисты наши собирались на репетиции при свечах, а то и вовсе в потемках.
— Видать, хороший они народ, терпеливый, актеры ваши,— Морозов невесело усмехнулся,— мои рабочие бастовать бы начали...
— А запахи, ароматы в нашем храме искусства каковы? — Станиславский потянул носом,— Чувствуете, Савва Тимофеевич? То прокисшим пивом несет, то какой-то тухлятиной. Что значит театру быть в соседстве с увеселительным садом, с ресторанами и буфетами...
Немирович обратил внимание Морозова на фойе:
— Неуютно тут зрителям... Мебель — такое старье, что поневоле чехлами ее одели... Рамы оконные заново красили. Стены, как видите, сплошь белить пришлось, чтобы закрасить пошлейшие рекламные объявления... А занавеси были — этакая мещанская роскошь... Посрывали, заменили простеньким тюлем. В коридорах ковры постелили, чтобы не слышно было в зале топота ног...
— Ну, а про оборудование сцены и говорить нечего,— горестно вздохнул Станиславский,— такое убожество, бродячему балагану под стать, а не драматическому театру в большом городе.
Морозов молча соглашался со всем.
Поздним вечером, когда гасли фонари у театрального подъезда, вышли все трое на безлюдный уже тротуар Каретного ряда, зашагали вдоль ограды пустынного, закрытого на зиму сада.
— Для меня все ясно, господа,— Савва Тимофеевич, вздохнув, долго молчал. Когда подходили к Петровским воротам, он наконец вымолвил: — Новое здание надо вам, понимаю... Однако где его взять? Погуляем малость, дойдем до Камергерского. Есть у меня там на примете один домик... Тоже, с. позволенья сказать, храм...
Станиславский и Немирович не стали возражать. Пешая прогулка по ночной Москве успокаивала, давала нервам отдых, столь необходимый после многотрудного дня и шумного вечера в театре. Свернули с Петровки в Кузнецкий переулок, пересекли Большую Дмитровку, отмахиваясь от извозчиков. Чуть задержались, пропуская лихача, летевшего во всю прыть. Он правил по Камергерскому к ярко освещенному подъезду с приметной вывеской: «Кабаре-буфф ОМОН». Там бородатый швейцар с осанкой отставного генерала услужливо распахивал двери перед расфранченным гвардейцем и его дамой.
— Куда вы нас ведете, Савва Тимофеевич,— озабоченно спросил Станиславский, — не ужинать ли собираетесь в сем капище разврата?
— Что вы, Константин Сергеич,— успокоил Морозов,— нам, семейным людям, ужинать надлежит дома. А капище разврата советую снаружи пока осмотреть. Здание само по себе неплохое, может пригодиться нашему театру.
— Погодите, погодите,— сказал Немирович,— да ведь этот особняк Лианозову принадлежит.
— Знаю,— кивнул Савва Тимофеевич.— Однако известно мне от людей осведомленных, что мосье Омон собирается прикрывать свое злачное заведение. Вот и думаю: почему бы купцу Морозову не арендовать особняк у купца Лианозова?
— Да бог с вами, Савва Тимофеевич,— возразил Станиславский,— тут аренды будет мало, одно дело — кабаре и совсем другое — драматический театр.
— Да, перестройка понадобится солидная,— поддержал Немирович.
— Разумеется,— согласился Морозов,— однако, думаю, поможет нам в этом деле Франц Осипович Шехтель.
— Тот, что ваш спиридоньевский особняк сооружал? — поинтересовался Немирович.— Представляю, в какую копеечку обошлось вам палаццо.
— И я представляю по купеческому своему разумению,— кивнул Станиславский.
— Насчет копеечки, господа, это уж моя забота. Франц Осипович не только один из первых в Москве зодчих, но и личный мой друг, и театрал завзятый, и большой души человек...
Морозов замолчал, с наигранным почтением разглядывая швейцара, снявшего перед ним свой золоченый кивер. Ответил ему как давнему знакомому:
— Здорово, Пафнутьич, успехов тебе по службе...
— Спасибо на добром слове, Савва Тимофеевич,— швейцар поклонился, принимая чаевые.
— Однако к делу, господа, — продолжал Морозов, скользя рассеянным взглядом по новым и новым гостям ночного кабаре,— вернемся к нашим баранам. В наших силах, господа, превратить сей полупочтенный вертеп в храм искусства. Постараемся. По диплому я, как вы знаете, химик. Однако и в строительстве понаторел там, у себя, в Орехове. Вот и думаю: не откажет Шехтель взять меня себе в помощники, ежели решим мы с вами перестраивать этот особняк...— И вдруг, озабоченно глянув на карманные свои часы, произнес решительно: — Время позднее, пора и на боковую,— И, пожав руки обоим спутникам, остановил проезжавшего извозчика, легко вскочил в пролетку: — На Спиридоньевку, борода, за полтинник свезешь?