— Здравия желаю, Савва Тимофеевич, как изволите поживать?
Морозов продолжал шагать, не подавая руки, бурча что-то себе под нос. Жандармский офицер не обижался. Что ж, на то и хозяин Савва Тимофеевич в здешней округе. Большой хозяин! Недавно самого губернатора привозил сюда из Владимира. Катал в ландо по всем улицам, разговаривал с высоким начальством запросто, называя по имени-отчеству, отнюдь не титулуя «превосходительством». Известно было штаб-ротмистру, что губернатор наносит визит неспроста. Пожалуй, чего доброго, собирается он поддержать Морозова в ходатайстве на высочайшее имя о даровании фабричному поселку Орехово-Зуево статуса города. Если здраво рассудить, то, конечно, заслужил поселок такой чести: и по населению, и по благоустройству давно обогнал он захолустный уездный Покров. Что ж, давно бы пора. Коли будет Орехово-Зуево городом, Устинову очередной чин может выйти: из штаб-ротмистров в ротмистры, чтобы достойно представлять отдельный корпус жандармов — «недреманное око государево». Ну, разумеется, забот тогда прибавится, однако и штаб подчиненных возрастет. Осведомителей, попросту сказать — шпиков, надо будет вербовать новых. Впрочем, на этот счет не следует беспокоиться: найдутся охотники за легким рублем среди конторщиков на фабрике, сидельцев в лавках, почтовых служащих и прочего мелкого люда.
Народишко этот Устинову хорошо знаком. Известно, что всякому, кто согласится верой и правдой служить его благородию господину штаб-ротмистру, надо платить. Каждому, конечно, копейки. А в сумме-то для казны расход! И немалый. Ежемесячно отчитывается Устинов перед губернским своим начальством во Владимире. И нередко там полковник Бурков журит штаб-ротмистра: «Мало
знаете о настроениях и взглядах рабочих: кто по пьяному делу о власти высказывается непочтительно, а кто и вовсе запрещенные книжки почитывает».
В жандармском управлении орехово-зуевские фабричные давно на особом счету. С той самой поры, когда при покойном Тимофее Саввиче бунтовали они против штрафов, сильно бунтовали. Прежний хозяин на что уж был кремень-купчина, а заставили и его пойти на уступки.
О том далеком времени главный орехово-зуевский жандарм знал по архивным материалам. И, перечитывая пожелтевшие листы, думал: как все просто было тогда. С одной стороны, неграмотное, нищее мужичье — огромной толпой, этаким морем разливанным. А супротив них стеной господа образованные, люди с достатком: пайщики, инженеры, мастера, служащие. У фабричных — нужда, темнота, злоба. У господ — и дивиденды и жалованье хорошее, и квартиры казенные, и наградные к пасхе и рожеству. Рассчитали хозяева забастовщиков, выслала полиция зачинщиков стачки по этапу в деревни, откуда они родом, упрятали особо опасных смутьянов в тюрьму... И — все ясно. Тогда, бывало, ткач или там прядильщик, красильщик, вчерашняя деревенская голытьба, кроме церкви, моленного дома да кабака, никуда не ходил. Если и читал по складам, то больше божественные книги. А теперь фабричный — потомственный орехо-вец — может спектакль посмотреть в народном доме, газетку полистать, за чайком посидеть в трактире «Общества трезвости», и книжка для него найдется в библиотеке рабочих. Да, впрочем, некоторые и без фабричной библиотеки обходятся. У таких — в потайном местечке и брошюрки про труд и капитал, и газетки, что скрытно из семьи в семью передаются,— газетки на русском языке, однако отпечатанные за границей. Теперь и среди инженеров, особенно молодых, можно подслушать разговорчики прямо-таки крамольные: пора-де в Российской империи конституцию вводить по примеру европейских просвещенных монархий: Германии или, скажем, Великобритании.
Да что там молодые инженеры! Сам хозяин, не такой уж нынче молодой (за сорок Савве Тимофеевичу), и тот, строго говоря, не очень благонадежен. Намедни вот забыл в директорском своем кабинете газетку на тоненькой, почти папиросной бумаге. Конторщик — толковый шпик, подобрал, доставил его благородию штаб-ротмистру. Издание оказалось прелюбопытнейшее. Называется «Искра»... Слышал штаб-ротмистр и раньше про эту газету, но читать пришлось впервые. До глубокой ночи читал, перечитывал, от первой до последней строки, у себя в служебном кабинете. Наутро в пакете за сургучной печатью с фельдъегерем отправил газетку во Владимир, пусть уж там полковник Бурков губернатору докладывает, а губернатор судит о благонадежности мануфактур-советника Морозова, с которым он, видимо, на короткой ноге.
У штаб-ротмистра Устинова забота попроще: Савве Тимофеевичу при встречах исправно козырять да издали на почтительном расстоянии доглядывать за ним «недреманным государевым оком».