— Значит, вы, Антон Павлыч, в здешних краях человек свой,— сказал Ключевский,— а я, представьте себе, хоть и занимаюсь всю жизнь прошлым России, в иные места только гостем наведывался. Сколько архивных и книжных материалов о стрелецких бунтах знаю наизусть... А вот личные впечатления о монастырских стенах Нового Иерусалима, под которыми шел последний бой мятежных стрельцов против Петрова войска, как-то миновали мою память.
— Завтра же поедем в монастырь, Василий Осипыч,— предложил Морозов.— Заодно и могиле патриарха Никона поклонимся...
— Как, разве Никон похоронен там? — удивилась Ольга Леонардовна Книппер.— Вот не знала.
— Ай-яй-яй, актриса, а еще царицу Ирину играешь,— пожурил жену Чехов.
— Именно там,— продолжал Морозов,— он, кстати, и монастырь этот построил как оплот своей никонианской веры. По этой части уж я, старообрядец, точно осведомлен . Патриарх Никон, со святыми его упокой, крепко насолил нам, раскольникам.
К Морозову обратился Ключевский:
— Вот вы изволили упомянуть о раскольниках. И как я подметил, упомянули не без гордости. Разделяю вашу гордость, Савва Тимофеевич, ибо думаю: именно старообрядчеству обязано торговое сословие на Руси крепостью своих устоев, и нравственных, и семейных
— Эх, Василий Осипыч,— Морозов вздохнул,— о какой крепости устоев можно говорить нынче Ведь почти
в каждой купеческой семье — скандальные истории. Ежели дед и отец — серьезные, деловые люди, то внук уж обязательно мот, лошадник, цыганский угодник. Один Сашка Морозов чего стоит. Вот уж наградил господь двоюродным племянничком.
— Что ты, Савва, зачем Александра Федоровича срамить, не заслужил он... И без того под опекой,— вступилась Анна Тимофеевна.
— Стоит. Заслужил. Не будь опеки, сидеть бы Сашке за решеткой или — того хуже — в желтом доме... Нельзя, Аннушка, закрывать глаза на то, что творится в нашем сословии... Из песни слова не выкинешь. Быстрое вырождение в среде буржуазии отмечается и в Американских Штатах. Есть в этом, видимо, какая-то социальная закономерность.
— В последнем не могу с вами не согласиться,— откликнулся Ключевский,— А почему это происходит? Вы, мадам, какого мнения на сей счет? — обратился он к хозяйке дома.
Зинаида Григорьевна смутилась:
— Помилуйте, профессор, где уж мне о таких делах судить!
Ключевский настаивал:
— Вам в первую очередь. Вы — молодая мать — не можете быть безучастны к будущему следующих за вами поколений.
— О, как строго вы ставите вопрос, Василий Осипыч. Дайте подумать,— И после долгой паузы Зинаида Григорьевна ответила вполголоса, но твердо, убежденно: — Беда у нас в том, что нет постепенности в культуре... Вот... Дед, родоначальник фамилии, в лаптях в Москву пришел, а внучков его в атласных каретах катают. От роскоши да богатства у кого голова не закружится, ум за разум не зайдет...
— Браво, Зинаида Григорьевна! — Ключевский одобрительно наклонил голову.
— Умница ты, хозяйка, дай ручку поцелую,— расцвел Морозов.
А Чехов после долгого молчания произнес:
— Я ведь тоже из купцов, из мелких, правда... Отец мой в лавке сидел... А дети...— он вдруг запнулся.— Да вряд ли будут у меня дети...
Антон Павлович Чехов, человек бездетный, большую часть своей жизни — холостой, был в душе семьянином.
Приехав к Морозовым в Покровское, он на равных, как с закадычным приятелем, беседовал с тринадцатилетним Тимошей. Мальчик настойчиво приглашал гостя на охоту, на рыбалку.
Особенно нежен был Антон Павлович с хозяйскими дочками: одиннадцатилетней Машей и пятилетней Люлютой. Устроившись в березовой беседке над оврагом, он вслух читал девочкам свою «Каштанку», только что изданную в Москве отдельной книжкой с картинками. На титульном листе красовалась дарственная надпись: «Сестрам Морозовым Маше и Люлюте от дяди Антоши Чехонте».
— Теперь у нас новый дядюшка есть, понимаешь? — настойчиво втолковывала тоненькая непоседа Маша толстушке Люлюте, которая дичилась в присутствии взрослых.
То и дело Маша перебивала чтение:
— Ох как интересно, дядя Антоша, значит, ваша Каштанка в цирке стала артисткой... Я тоже буду артисткой — петь, танцевать... И еще рисовать учусь...
— Ну, а ты кем хочешь быть, малышка? — спросил Аптон Павлович младшую сестру.
Люлюта ответила:
— Мамой... У меня дети есть. Пойдемте домой, покажу.
— Что ж, пойдем,— Антон Павлович поднялся со скамьи, видимо готовый к осмотру Люлютиного кукольного семейства, когда в аллее, *ведущей от беседки к дому, показались Ольга Леонардовна и Зинаида Григорьевна.
— Вот вы где... Что, Антон Павлович, не утомили вас мои попрыгуньи?