Откуда же, однако, повести речь, с какой трибуны? Да, пожалуй, солиднее Московского биржевого комитета не найдешь. Разосланные комитетом приглашения на Всероссийское совещание промышленников приняли горнозаводчики Урала и Юга, машиностроительные фирмы Петербурга, промышленники Центральной России и Поволжья. Председателем совещания по традиции прошлых лет, установившейся еще на Нижегородской ярмарке, избрали Савву Морозова14. Были в этом и дань почтения к предпринимательской его деятельности как главы крупнейшей в Центральной России текстильной фирмы, и чисто человеческие симпатии. Так или иначе, Савва Тимофеевич почувствовал себя снова на коне... Правда, ненадолго...
Ибо, как говорится, «с чужого коня среди грязи долой». Докладную-то записку в комитет министров, свой замысел — введения демократических свобод, он на съезде обнародовать не решился. Не только потому, что 9 февраля подписать ее отказались члены правления Никольской мануфактуры, во главе с маменькой Марией Федоровной, но и потому, что совещание предпринимателей 10 — 11 марта почти совпало с окончанием забастовки в Орехово-Зуеве,— рабочие сняли свои требования, отступили под нажимом хозяев.
В те дни Мария Федоровна, вызвав к себе сына, молвила в тоне глубокой материнской печали:
— Устал ты, Саввушка, иди отдыхай. Не по плечу тебе нынче директорствовать.
А когда сын возразил, начал было спорить, прикрикнула:
— И слушать не хочу... Сам не уйдешь — заставим.
Под опеку возьмем как недееспособного. Доктора да адвокаты помогут нам... Уходи подобру-поздорову, не срамись перед всей Россией!
После такой беседы с матерью не хотелось Савве Тимофеевичу и рта раскрывать на совещании перед коллегами. От чьего имени мог бы он теперь говорить?
Тяжелый удар по честолюбию нанесла жизнь привыкшему к власти человеку.
Немногого стоило теперь и недавнее выступление Моро-зова-гласного в Московской городской думе с предложением отказаться от вызова войск против забастовщиков, за свободу рабочих собраний и союзов.
И новым ударом — уже не в спину, а в лицо — стало в эти самые дни откровенное объяснение дома с женой
Зинаида Григорьевна перво-наперво выразила беспокойство долгим отсутствием мужа (как утомительны эти совещания), затем сказала озабоченно:
— Тут, Савва, опять приходил один из этих людей,— она подчеркнула — э т и х.—Я велела его не пускать. Знаю, опять деньги у тебя клянчат.
— А у тебя, Зина, что* за выражения? Эти люди — мои друзья...
— Друзья, пока ты им нужен. А вот обанкротишься, так сразу отвернутся.
— Ты, Зина, этих людей не знаешь,— устало возразил Морозов.
— Знаю превосходно. Да они сами открыто заявляют о себе. Если не читал еще, почитай. Вроде бы за ум взялись, а все еще грозят властям.
И Зинаида Григорьевна протянула мужу «Обращение Московского комитета РСДРП к орехово-зуевским рабочим» в связи с прекращением забастовки.
Савва Тимофеевич читал про себя:
«Стачка кончилась. Наши требования не исполнены. Но мы не побеждены. Да и нет силы, способной сокрушить силу сплоченности и сознательности пролетариата...
Прежде чем бороться с фабрикантами, надо добиться политической свободы, при которой только и возможна успешная борьба пролетариата с капиталистами-эксплуататорами...
На насилие можно отвечать только силой...
Вступайте же в ряды борющегося пролетариата под знаменем социал-демократии.
Вооружайтесь и учитесь обращаться с оружием, чтобы восстать в одно время со всем пролетариатом России... вступить в последний решительный бой с царским правительством.
Долой самодержавие!»15
Отложив листовку, Морозов сказал жене:
А хорошая у тебя, Зина, почтовая связь с Ореховым, и агентура там, видать, толковая...
14
Сеф С. Буржуазия в 1905 году. М.-Л., 1926, с. 24, 30 — 31; Черменский Е. Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970, с. 72—73, 77.