Припадая к гриве каурого коня, мчался Газан — и вдруг натянул узду. Он достиг стойбища Кыпчак Мелика. Огляделся Газан, поправил снаряжение.
Оглядываясь вокруг, увидел Газан столб пыли на дороге. Пригляделся — и узнал догнавшего его всадника: это был Гараджа Чабан. Газан молвил:
— Зачем ты здесь, пастух?
Чабан отвечал:
— Я здесь, чтобы тебе опорой быть.
Газан молвил:
— Пустое говоришь, пастух! Кто ты, чтобы опорой быть мне, Газан-хану? Хочешь, чтобы джигиты на свадьбе или на поминках говорили, что Газан сам не в силах спасти свой дом, что ему на помощь пришел пастух? Слезай с коня!
Пастух огорчился, но не хотел гневить Газан-хана, спешился.
Газан молвил:
— Поди сюда, стань под дерево.
Метнул аркан и крепко привязал пастуха к толстому стволу.
Пастух сказал:
— Зачем ты так, Газан?
Газан ответил:
— Враг напал на мой дом, я и буду с ним биться. Сокрушу врага освобожу тебя. Погибну — оставайся и ты здесь, на корм птицам и червям! Может, поймешь, что, не испросив позволения, сражаться с чужим врагом постыдное дело у нас в народе.
Газан вскочил на коня и поскакал дальше.
… Палач надел петлю Туралу на шею. Турал вновь заиграл на кобзе:
Кыпчак Мелик сделал знак, палач отнял у Турала кобзу, швырнул ее на землю, кобза разлетелась на куски. Палач дернул веревку — Турал повис в воздухе.
Глядящая из окна темницы Бурла-хатун закричала:
— Сын мой, Турал!
Кыпчак Мелик и его люди поняли, кто из дев Бурла-хатун, перекинулись жадными взглядами.
И тут ветвь обломилась. Турал упал на землю. Он остался жив.
Кыпчак Мелик завопил:
— Жена Газана Бурла-хатун — вон та высокая! Живо ко мне ее! — Потом указал палачу на Турала: — А ему руби голову мечом, не тяни дела!
Палач занес меч.
Вдруг в воздухе просвистела стрела и вонзилась в руку палача. Меч упал.
На вершине холма, сидя в седле, Газан второй раз натянул тетиву и уложил палача навеки.
Враги, обернувшись, увидели Газана, растерялись. Кто на коня садился, кто меч пристегивал, кто кольчугу натягивал.
Кыпчак Мелик засуетился на своем помосте. Подвели ему коня, он сел в седло.
Газан закричал:
— Эй, Кыпчак Мелик! Подлый сын подлеца! Теперь я покажу тебе, чем кончается вероломство! Если ты мужчина, выходи на площадь, узнаешь, как сладка жизнь, будешь рвать кровью. Я один против вас. Если ты не выйдешь мне навстречу, пусть вся твоя орда знает, что ты не мужчина, а баба с птичьим сердцем. Повяжи на голову платок, сводник!
Люди Кыпчак Мелика смотрели на него не отрываясь: ждали ответа.
Кыпчак Мелик не ударил в грязь лицом, вооружился, снарядился, поскакал прямо на Газана.
Газан пустил стрелу — Кыпчак Мелик уклонился, стрела пролетела мимо. Кыпчак Мелик пустил стрелу — Газан отстранился, стрела пролетела мимо.
Начали они драться на палицах — ни один не мог одолеть. Перетягивали друг друга — ни один не мог одолеть. Привязанный к дереву Гараджа Чабан смотрел на битву.
Люди Кыпчак Мелика тоже смотрели, как сражается их предводитель. Вооруженные, снаряженные, стояли они наготове.
Теперь уже на всех высотах земли огузской пылали двойные костры. Узнав о несчастье, джигиты мчались со всех сторон, но еще очень далеко были они от поединка Газана и Кыпчак Мелика.
Газан одним ударом сбросил Кыпчак Мелика с коня, выхватил меч, кинулся на него.
Зашатался Кыпчак Мелик, чуть не упал, но в этот миг посланная из его лагеря стрела задела веко Газана, полилась кровь, залила глаз, и Газан перестал что-либо видеть. Тут Кыпчак Мелик ударил его палицей по голове, белое лицо Газана коснулось черной земли, изо рта, из носа хлынула кровь. Меч выпал из руки Газана.
Лежал Газан на земле. Со всех сторон к Газану сбегались враги. Кыпчак Мелик обнажил меч.
…Гараджа Чабан видел беду Газана, но он был привязан к дереву. Что мог он сделать? Напрягал все силы Гараджа Чабан, но не мог разорвать путы, однако толстое дерево пошатывалось. Наконец, когда люди Кыпчак Мелика бросились к лежащему на земле Газану, когда Кыпчак Мелик обнажил меч, Гараджа Чабан дернулся и вырвал дерево с корнями.
Бегущие к Газану люди запнулись, остановились, попятились: на них двигалось дерево — огромное, раскидистое.
Ветви и листья скрывали привязанного к стволу Гараджа Чабана, и казалось, будто движется само дерево.
А Кыпчак Мелик еще не видел его. Согласно обычаю своего племени, он перепрыгивал через тело поверженного врага с обнаженным мечом в руке, выкрикивал какую-то дикую песню.
Наконец Кыпчак Мелик закончил обряд. Он нацелил острие меча прямо в лоб Газану, но вдруг был отброшен в сторону ветвью дерева. Гараджа Чабан раскачивал дерево из стороны в сторону и бил им Кыпчак Мелика. Удивителен был этот поединок дерева с человеком! Кыпчак Мелик кое-как вскочил на коня и удрал.
Гараджа Чабан вместе с деревом остановился подле раненого Газана. Лежащий на солнцепеке Газан теперь очутился в тени ветвей. Гараджа Чабан вместе с деревом стоял, охраняя Газана. Легкий ветерок шевелил листья.
Люди Кыпчак Мелика, привязав к наконечникам стрел горящую паклю, стали осыпать дерево стрелами. Загорелись ветви, пламя понемногу продвигалось по стволу к Гараджа Чабану.
Дерево пастуха и хана с четырех сторон окружили всадники с копьями, с обнаженными мечами; кольцо их сужалось, сжималось. Гараджа Чабан раскачивал дерево и ударами ветвей сбрасывал врагов наземь по пяти, по десяти разом. Но он и сам уже занялся огнем.
И тут послышались конское ржание, крики воинов. Огузские джигиты доскакали.
Справа в толпу врезался Карабудаг, слева — Дондар. Зазвенели мечи, засвистели стрелы, засверкали копыта, засновали палицы-шестоперы.
Огузские джигиты глядели грозно, рубили сплеча. Враг был разгромлен. Как будто на узкой тропе выпал град. В ущелье и на холмах на трупы слетались ястребы.
Развязанный Гараджа Чабан направил своего коня прямо на Кыпчак Мелика. Он отломил ветвь от своего дерева, и когда Кыпчак Мелик въезжал через ворота внутрь лагеря, так хватил его ветвью по голове, что голова Кыпчак Мелика шлепнулась на землю, как мяч.
Бегущих огузские джигиты не преследовали. Просивших пощады не убивали. Они вошли в лагерь, изрубили мечом знамя и жезл врага, освободили из плена Турала и Бурлу-хатун вместе с ее сорока стройными девами. И направились к себе домой.
Хоть и с обвязанной головой, Газан сидел на коне очень прямо. Рядом с ним — сын его Турал. Газан молвил:
— Сынок, Турал! Ты увидел, что в этом мире невозможяо не рубить головы, не проливать кровь. Теперь ты понял, как я был прав?
Турал ответил:
— Нет, дорогой отец, теперь я понял, что в этом мире нет ничего хуже рубки голов и пролития крови!
Газан нахмурился, ничего не сказал, повернулся налево, к брату Карабудагу.
— Карабудаг, — молвил он, — что-то не видать моего дяди Аруза.
Карабудаг ответил:
— Мы известили его, но он сказал, что упал на охоте, сломал ногу и не может прийти…
Добрались до подножия Высокой горы. Газан сказал Гараджа Чабану:
— Пастух, поднимись на вершину, погаси один костер, а другой пусть горит — костер веселья. Пусть джигиты соберутся на празднество, пусть придет Деде Коркут, споет нам, поведает о подвигах огузов.