-- Монастырь - дело Евфросинии. Она решила. Сделай по слову сестры своей. Или отринешь её?
Недостаточно. Дисциплина - как Сизифов камень, перестал толкать - падает. Два года самостоятельного управления обителью несколько... уменьшили послушание. Собственное мнение прорезается. Попробуем отсюда.
-- Не пора ли и тебе своим умом пожить? Своё дело сделать? И не то беда, что ты всю жизнь в тени великой сестры своей провела. Под такой-то сенью... на многое места хватит. Но... своё? Не хочешь?
Игуменья недоверчиво рассматривала меня, ища тайные умыслы. Увы, зачем мне тайные? И явных - выше темечка.
-- Евфросиния ныне в Иерусалиме. У Гроба Господня фимиамины воскуривает. На Иордан собирается. В Царьграде была, в тамошней Софии молитвы возносила. По тем камням ходила, что и многие великие отцы церкви топтали. А ты? Кроме Витебска да Полоцка что видала?
-- Да ты меня, никак, новизнями улещиваешь? Не тужься. Водица что в Двине, что в Волге - на вкус одно.
-- Ты - рыбёшка речная? Чтобы окромя воды ни о чём не думать, ничего не видеть? Люди. Люди, Грядислава, разные.
-- Не толкуй пустого, люди везде одинаковы.
-- Ой ли? Глянь вокруг, - я обвёл рукой монастырский двор, - у тебя и в одном месте - разные. А уж в разных местах...
Она отрицательно качала головой.
Что-то подобное у меня уже было. В Янине. Когда я Боголюбского уговаривал, чтобы он мне голову не срубил. Тогда чувство неотвратимо приближающейся смерти под топором вызвало вспышку моего остроумия. В смысле: мозги острее заработали. Всплыло сказание с псом-выжлятником, женой-изменщицой, штабелем гробов, сложенном у воды...
Ни аргументы родственной крови, ни общенародные, вроде грядущего Батыя, на Андрея не действовали. Только - лично. Его жена, его судьба. А с этой? Мало знаю. Но хоть что-то вижу же!
-- Что, ноги крутит? Спать не дают? Лекарства-то есть?
-- Нет лучше лекарства, нежели пост да молитва. Господь наш милостив, страдания мои облегчит.
-- Без сомнения. Есть у меня во Всеволжске лекарка одна. Не чудотворица. Но против остальных знахарей - как храм Софии против церквушек деревенских. Врать не буду - Богородица не велела, болезни твои, причину их излечить невозможно. Поздно. Раньше надо было, в детстве ещё. А вот облегчить - она сможет.
Игуменья продолжала напряжённо рассматривать меня. "Дьяволы не лгут", всё сказанное правда. Но... где же обман? Или - нет? И сестра писала, что этого лысого надо слушаться...
-- Я не пророк, Грядислава, но, по суждению моему, земного века тебе осталось года три-пять. Ты хочешь пять лет каждую ночь криком кричать от боли, на каждом шаге охать до слёз? От пытки, которая всегда с тобой. Какой ты придёшь к Господу? Благостной и умиротворённой или больной, озлобленной и измученной? С ненавистью неизбывной к миру божьему или с радостью от творения его?
Уверен, она сотни раз представляла эти картинки. Вот она приходит к ключарю, к апостолу Петру. Тот спрашивает, а она отвечает. Вот ползёт к Престолу Его. Распростёршись ниц выслушивает перечисление добрых дел и грехов совершённых. Какой она будет в том суде? Понятно, что душой. Какой? Больной, измученной, злобной, некрасивой? Подобной телесной оболочке в момент смерти?
-- Я... я не дойду. Далеко.
-- Довезут. Хоть бы и в перине пуховой. Корабли в реке стоят.
Молчит. Боится. Неизвестного. Перемен.
Чёткого "да" нет.
"Я не сказала "да", милорд. - Вы не сказали "нет".
-- Сборы - три дня. А пока вели позвать дочек Вячка. Как их... Киринея и Ольга.
-- Нет таких! Им имена наречены Агафия и Евфимия!
-- Да плевать. Хоть горшком назови...
-- Надругаться над ними хочешь?!
Я осторожно прикоснулся к плотно сложенным на выпирающем животе, опухшим, с выступающими венами, с сохнущей от старости кожей, рукам игуменьи.
-- Не поверишь, но нет. Могу. Над, под, от, за, на, из и в... ругаться. Их, тебя, всех. Разнообразно и злобно. Не хочу. Не буди во мне зверя, игуменья, не подводи сестёр под несчастия.
-- Господь Всемогущий нам защитник!
-- Эт конечно. Но понравится ли тебе его защита? Пути господни неисповедимы. И, временами, весьма... вычурны. Он посылает испытания. Порадует ли тебя зрелище сестёр твоих во Христе, проходящих "страсти по Зверю Лютому"? Я ведь могу сделать так, что они, да и ты тоже, забудете. О себе, о мире, о боге. И устремитесь, всеми силами душевными к... иным целям и ценностям. Так, что и похоронить в освящённой земле нельзя будет. Ты хочешь это видеть? Сама принять участие?
Она молчала. Резко отдёрнула руки и вскрикнула. Враждебность в глазах её вдруг сменилась слезами. Больно. Руки тоже... не в порядке. То-то она так их осторожно держит. Бережёт.