Вот тут Сергей был прав на все сто процентов. Наши беды - вот они тут и нам понятны, но ведь есть еще КГБ и Юрий Владимирович. То, что случилось с нами его не просто огорчит… Это расстроит какие-то планы. Что мне, что моим друзьям хватало жизненного опыта понять, как может повернуться дело. Только вот в этот момент я больше думал не об Андропове, а о нас.
- Значит, нам будет еще хуже, чем просто плохо… Если мы ничего не помним, если все наши планы перетерты в пыль, то что в сравнению с этим какое-то КГБ?
Я сказал и тут же спохватился.
- А вы кому-то говорили?
Друзья отрицательно качнули головами.
- Пока некому. Вокруг нас только врачи и санитары.
Я облегченно выдохнул.
- Хорошо… Значит пока есть время подумать над этим. А где мы?
Я огляделся более внимательно, но ничего нового не нашел. Палата она и есть палата. Нас тут лежало трое, но определенно раньше комната была рассчитана на четверых. Приглядевшись, увидел на полу метки, следы от четвертой кровати, что наверняка вынесли из комнаты, чтоб поставит столик с телефоном. Понятно, что никаких лишних ушей рядом с нами быть не должно – вдруг мы тут бредить начнем и рассказывать о позавчерашних тайнах? Подумал так и снова испытал острое чувство обиды. О забытых нами тайнах!
За окном шелестела листьями крона какого-то дерева, береза, похоже. Третий этаж как минимум. И погода хорошая. Лето.
- Какой-то военный госпиталь. Скорее даже не военный, а комитетский.
- А вы-то сами как?
Я оглядел друзей повнимательнее. Ну синяки, ну ссадины на лице… Но ни бинтов, ни гипса... Значит обошлось без переломов. Можно было бы сказать, что легко отделались, если б не потеряли самого главного. Вот и подергали Мироздание за усы…
- А долго мы тут…
- Три дня. Нас оттуда самолетом. Мы-то еще вчера в себя пришли, а тебя, похоже, и впрямь посильнее долбануло. Только вот сегодня и вынырнул.
Утомлённый новостями я прикрыл глаза и тут же открыл их, вспомнив фразу Сергея.
– А что значит «вовремя»?
Сергей недоуменно поднял брови.
- Ну, когда я очнулся, ты сказал «вовремя»?
- А! Сегодня наш майор Иванов должен приехать. Все здоровьем интересуется.
Новость была, конечно, ожидаемой. Рано или поздно это должно было произойти. Никита поежился, и я понял отчего. Чувство у нас сейчас было одно на всех. Это было чувство потери и неуверенности. И страха. Майор ведь придет не просто интересоваться здоровьем. У майора- служба. Ему нужно нас информационно доить. А у нас такое…
- У разведчиков это называется провал… Что ему скажем?
Мне никто не ответил и тогда я снова спросил.
- Страшно?
Наш поэт неожиданно покачал головой.
- Нет. Скорее необычно… Я ведь помню ощущение, как мы с ним и с самим Андроповым на равных разговаривали, а теперь внутри пробую так говорить и…
Он сморщился, словно не хотел, но вынужден был признаться.
-… не получается.
Никто не возразил. Нам ведь действительно придется заново выстраивать заново отношение с окружением.
- Если не можем быть, придется казаться… Про концерт не забыли? Концерт на «День Советской молодежи»? С ним что?
Я задал этот вопрос, что поддержать ребят, ободрить их и вдруг с ужасом понял, что не могу на него честно ответить. Этот вал ужаса был побольше того, что я испытал, сообразив, что остался один и не помню будущего.
В этот момент я не мог сейчас сказать, что я могу и чего не могу. Умею ли я играть сейчас также хорошо, как до поездки в Берлин и подлянки Мироздания?
Меня снова затрясло. Что мы все сейчас можем? Чего мы стоим?
То, что память пропала это, конечно же беда и Андропова мы сильно огорчим… А вот делать, если из головы исчезло умение играть? Как без этого дальше жить? Снова учиться? То, что мы не сможем дать миру что-то новое- это одно. Это плохо, но терпимо, а вот если мы сможем повторить даже старое… В горле мгновенно стало сухо, а в животе холодно.
- Гитара тут есть? – хрипло спроси я.
Друзья одновременно пожали плечами – мол откуда в больнице гитара? А меня снова словно холодом сыпануло. Я-то ведь помню, как я играл! Я умел играть! Я и сейчас аккорды помню… А что теперь?
- Капельницы тут есть, а с гитарами проблема...
- Нет гитары. Так что остынь и жди.
В палате повисло напряженное молчание. Страх все глубже и глубже вгрызался в душу. Я боялся даже представить, что это такое - потеря умения играть. Очередной вал паники остановил Сергей.
- Я попробовал представить себя за барабанами,- сказал он и, прикрыв глаза, выпрямился, словно уселся за воображаемую ударную установку. Руки его поднялись и, на мгновение замерев, вдруг проворно замолотили по воздуху. Руки летали беззвучно, но ветер пробежал по палате, разгоняя запах лекарств. Это продолжалось секунд тридцать. Сразу видно было, что стучит он в своем воображении не по парочке пионерных барабанов, а по полноценной ударной установке.