Когда Татьяна села напротив, он вальяжно качнулся в ее сторону и, опершись на локти, небрежно спросил:
- Так вы с ним распишетесь в субботу?
- Да.
- Отлично. Помните, что вы должны сделать?
- Да, - подавленно вымучивает женщина. Сейчас становится видно, что она уже немолода — увядшее лицо, выбившиеся пряди делают ее неряшливой, легкое платье выглядит старомодным и чересчур простым среди этих свежих, вычурных вещей.
- Не забудьте, что будет, если вы захотите уклониться, - все тем же ровным, небрежным тоном продолжает мужчина.
- Не давите на меня. Вы не понимаете, как мне тяжело, - прорывается у Татьяны. Она смотрит на краешек стола, на свои сцепленные руки, лежащие на худых коленях, в сердце поднимается волна — почему я? Почему он? Ну почему? Неужели никто не может помочь?
- О, вы еще не знаете, что такое давление, - беспечно протягивает мужчина и машет рукой официантке, показавшейся с подносом у барной стойки. - Я просто напоминаю. Чтобы вы не забылись.
- Я сделаю так, как мы договаривались... - вздохнула она.
- Замечательно. Я тоже сделаю так, как мы договаривались. Гиннес темный, пожалуйста и баварские сосиски, - он уже обратился к девушке, словно Татьяна была всего лишь призраком. Ей ничего не оставалось, кроме как встать и поплестись к выходу.
Людмила недоверчиво косилась на огромную сизую тучу, которая планомерно наползала на город. Часть закатного неба, где еще розовел солнечный диск, была чистой, отливала бирюзой и пурпуром александрита. Но чутье подсказывало — как только солнце угаснет, небо в считанные секунды затянется седой пеленой, налетит ледяной ветер, будет гнуть деревья и крушить рекламные щиты. Не самая лучшая перспектива — встретить подобное буйство стихии на улице.
Гораздо лучше, думалось Людмиле, наблюдать ее из окна, лежа в уютной постели, обнимая любимого человека. Ну или хотя бы чай в кухне пить. А потенциальная «прожженная стерва» застряла в кафешке, где на кружку пива не хватит всей ее мизерной зарплаты. Ну вот, наконец-то! Дождалась.
Однако ее азарт пропал, когда она увидела подавленное лицо немолодой женщины. Да, не с таким видом ходят, когда готовятся оттяпать богатое наследство. Людмила уж приподнялась было пойти ей навстречу, предложить помощь и, быть может, разговорить учительницу. Но, взяв себя в руки, она выждала, а затем пошла за ней. У Татьяны зазвонил телефон. На расстоянии Людмиле не было слышно слов, но она догадывалась по выражению лица, что звонил Варламов: учительница жалобно, робко улыбалась и будто пыталась уверить, что с ней, несмотря на расстроенный голос, все в порядке.
Садясь в машину, Горская набрала номер Елены.
- Добрый вечер, у меня есть информация. Где будет удобнее встретиться?
За серой несуразной башней «Банка Москвы» ослепительно полыхнуло, и Люда невольно подумала - «лучше бы под крышей».
Учитывая то, что гроза надвигалась нешуточная, тяжелые облака стремительно неслись, как табун беснующихся лошадей, клубились, как пенные валы, сплетались в арабески и готовились извергнуть на мир шквалистый ветер, смерчи и ураганы, а если повезет, то и пару наперстков воды, они условились встретиться в квартире Елены. Девушка жила в отдаленном спальном районе, среди десятка похожих одна на другую светленьких многоэтажек, где во дворах стояли новенькие детские площадки, а не так давно посаженные деревца успели немного разрастись.
Однокомнатная, но просторная квартира, казавшаяся еще больше из-за минимума вещей в ней, многое рассказывала о характере своей хозяйки. Лаконично, аккуратно, только самое нужное, никаких побрякушек и мелочей — лишь на компьютерном столе в рамочке семейная фотография, сделанная, по-видимому, лет пять назад. На ней у Елены еще совсем детский вид, улыбчивое лицо, тоненькое, не оформившееся тело. Рядом с ней стояли высокая статная женщина в летнем платье и соломенной шляпке с лентой и красивый мужчина, из-за короткой узкой бородки и стрижки походивший на Диму Билана, только лет на пятнадцать постарше.
- Мои родители, - объяснила Елена, перехватив взгляд гостьи. - Мама умерла от скоротечного рака два года назад. У отца уже тогда была другая женщина, а после смерти мамы он и вовсе перестал скрывать это. Из-за этого они с дедушкой сильно поругались и с тех пор почти не общаются. Дедушка считает, его измены поспособствовали смерти мамы...
За окном вновь сверкнуло, резко, мощно, с дребезжанием стекол ударил гром. Елена налила им обеим фруктовый чай.
- Конечно, по одной фразе ничего нельзя понять, а вся остальная запись слишком нечеткая. Вам случайно не знаком этот мужской голос?
- Нет, - пожала плечами девушка. - Слишком искажен. Хотя интонация вроде бы знакомая... Говорит, как москвич, по крайней мере.
- Может быть, кто-то из ее знакомых?
- Я их не знаю. Но это неважно. Вы сами сказали, что у нее могут быть соучастники или кто-то, кто ее использует. В любом случае, с ней связано что-то нехорошее, и дедушке лучше об этом знать.
- Что вы предполагаете делать дальше? – спросила Люда.
- А знаете что? – начала Елена и задумалась, помешивая ложечкой чай, хотя сахар давно уже растворился: - Вы можете дать мне такую же аппаратуру, как у вас? Я съезжу к ней и заставлю во всем признаться. Или доказать, что она невиновна, - голос у нее впервые задрожал от волнения.
- Мне кажется, это не самая лучшая идея, - засомневалась Люда. – Несмотря на ее простоватый вид, она все-таки может оказаться упертой – ведь это ее последний шанс вырваться из ее незатейливой жизни. Вы попросту можете все испортить, и она станет осторожнее. Мы продолжим наблюдение и раздобудем еще информации…
- Понимаете, мне нельзя ждать! – порывисто воскликнула Елена, с отвращением отталкивая свою кружку. – У нас всего несколько дней, а затем они зарегистрируются и подпишут брачный договор, а там наверняка и завещание деда – я не знаю, как это точно делается… И потом, вы говорите, что она была подавлена и расстроена. Если ее кто-то использует, шантажирует, мы можем предложить ей помощь, неужели она откажется? Пусть расскажет все, как есть, а там мы придумаем, как исправить ситуацию.
- Что ж, я вижу, вас не переубедить. Давайте так и сделаем.
- Да, может быть, удастся застать их вместе – дедушка наверняка подвезет ее домой. Я бы хотела, чтобы и он там был – при нем она не сможет врать, - Елена подошла к окну и посмотрела в кипучее, непрестанно менявшееся небо. – Подождем немного. Они тоже наверняка не сразу поедут домой. Посидят в фойе, выпьют кофе, дедушка любит растянуть удовольствие.
Людмила вздохнула с облегчением.
Когда они подъехали к дому Селиверстовой, ветер уже стих, и только дождь еще слабо накрапывал. Особого облегчения он так и не принес – воздух был по-прежнему влажен и полон горьковатого тепла. Пряно, тягуче пахли кусты сиреней, посаженные у подъездов. Ветер и дождь прибили к бордюрам кленовые «липучки», их резкий смолянистый запах щекотал ноздри.
- Помните, когда будете разговаривать, старайтесь поворачиваться к ней лицом, так она всегда будет в кадре, и ее будет лучше слышно, - инструктировала Елену Людмила, прикрепляя к ней камеру с «жучком».
- Я поняла, - покивала та. Она выглядела несколько нервной и постоянно оглядывала улицу, чтобы понять, приезжала сюда машина деда или еще нет. Наконец, девушка вошла в дом.
На узкой и темной лестнице дурманяще пахло борщом - так, что сводило горло, и непроизвольно выделялась слюна. На лестничной площадке не было видно влажных следов от обуви, но Елена все равно позвонила в дверь. Ей пришлось нажать кнопку еще два раза, и она уже решилась было отступить, как дверь открылась. В сумраке узкого коридора едва угадывались очертания сидящего в инвалидной коляске человека. Елена невольно отступила назад, смутившись – ей раньше никогда не приходилось встречать инвалидов вживую, и она несколько растерялась.
- Вы, наверное, к Татьяне Ивановне? – спросил тот.
- Д-да, - пробормотала она, прекратив невежливо вглядываться в недра квартиры поверх его головы.