Что до всего остального — она сделала что могла, используя для этого подручные средства.
Это вышло у нее совсем не гениально.
Она могла бы стать очень хорошей женщиной, если бы ее не поразил синдром Пикассо. Она родилась в протестантской семье лионской буржуазии, из которой происходили преподаватели, инженеры, ученые: академичная, тихая семья с хорошей репутацией. Слишком академичная. Слишком тихая. Упаси Боже, никаких скандалов — и вот она бросила ее, чтобы выйти замуж за гончара из Валлориса. В те годы, пожиная плоды этой деятельности, они смогли купить квартиру в Гольф-Жуане, где жили в раздорах, ссорах, быстро перешедших в ненависть.
Развод, передышка и вскорости мой отец.
Мой отец, за которого она вышла…
На радость и на горе.
Неизбежное горе.
После разрыва с отцом у матери было много мужчин. Точнее — юнцов, которых она выбирала, чтобы почувствовать себя моложе, чем была. Этот урожай она собирала летом на пляже, зимой в барах и приводила домой. Они приходили — длинноволосые, в цветастых рубашках и драных джинсах. Одни бренчали на гитарах, другие тянули пиво из горлышка. А то и виски. Мать хихикала. Чтобы остаться с ними наедине, она отсылала нас в спальню.
Нас с Паблито уложили в постель. Чтобы не замерзнуть, мы кутаемся в одеяло. Прижавшись друг к другу, смотрим в потолок. Мы не произносим ни слова.
Из-за двери до нас доносятся истошные голоса:
— Давай, Филипп, сыграй нам!
Это голос Лили, соседки снизу: она подруга матери.
Гитарный аккорд, резкий и нескладный, и икающий фальцет, поющий песню Ната Кинга Коула:
— А что-нибудь не такое слащавое можешь? Давай сыграй фламенко. Пабло его обожает!
Вот это, конечно, голос матери с ее вечными «Пабло обожает гитару», «Пабло любит то», «Пабло любит это», «Не говорите так со снохой Пикассо!», и рефреном «Я все видела, я все знаю. Я ведь Пикассо!».
И снова льется виски. И булькает пиво. И кретиноватое взвизгивающее хихиканье этой Лили и матери и всех тех, кого мы с Паблито, съежившись в постели, тихо называем «хулиганьем» — мы не любим их.
Семь часов утра. Надо вставать, идти в начальную школу. Мать еще спит.
Кухня похожа на поле битвы. Стол усеян стаканами, бутылками и полными пепельницами. Мы без слов убираем их, проводим губкой по скатерти, выбрасываем окурки и пустые бутылки в мусорное ведро, ставим стаканы в раковину.
Если уж мы хотим, чтобы наша мама была доброй, отец улыбался, дедушка любил нас, мы должны заставить их забыть, что мы для них только обуза.
В конце концов это мы виноваты, что наш отец вынужден унижаться, чтобы иметь еженедельное содержание, что наш дед отказывается видеть нас слишком часто, что мать общается с хулиганьем. Если бы нас не было, все жили бы себе спокойно. Всем было бы хорошо.
Сознавая, что мы всего лишь обуза, Паблито и я думаем о том, как сблизить «добряка» (папу) и «злючку» (дедушку). Как их помирить.
Мы называли это «строить счастье». В это понятие входили уборка квартиры, приведение спальни в порядок, мытье посуды или принести матери в постель утренний завтрак.
Еще я помню, какой ужас охватывал меня, когда, встав на стул, я зажигала спичку, чтобы вскипятить воду на старенькой газовой плитке, страх ошпариться, когда наливала воду в чашку матери, и чувство радости, что мы можем ее принести ей.
Она с трудом открывала один глаз и говорила:
— Не сейчас, дети. Я больна. Мне нужно поспать.
Мы еще не знали, что ее проблема — это злоупотребление алкоголем, как не знали, что эта проблема называется «похмельным синдромом» и началось все это с тех ночей, проведенных за виски.
Встревоженные, мы спрашивали, что у нее болит, и она отвечала:
— Это все из-за туберкулеза, которым я болела, когда была ребенком…
Или так:
— Моя поджелудочная железа опять дает о себе знать.
Мы выходили на цыпочках, надеясь, что она поспит и ее болезни пройдут.
Нас ждала школа.
Сегодня, когда, всем переболев, я уже перешла Рубикон, у меня появилось новое ощущение, которого не было, когда я воспитывала Гаэля и Флору, двух моих старших. Я любила их какой-то потерянной любовью, сама теряя голову. Животной любовью. Любовью вне времени.
А вот моим приемным детям, Май, Димитри и Флориану, я несу прежде всего такую любовь, которая, как я надеюсь, поможет им найти себя в жизни. Каждое утро, пока они не ушли в школу, я не отхожу от них, проверяя, хорошо ли они почистили зубы, не сносилась ли их обувь, тепло ли они одеты. Я заставляю их завтракать, повторить урок, проверяю их дневник и спортивную сумку. Это может показаться чрезмерным, но для меня очень важны маленькие проявления любви, которых я не знала сама.
2