– И что с того?
– А то, что если мы её сочинил сейчас, в Берлине, на глазах у Тяжельникова, то у нас тогда будет абсолютное алиби. Это классный вариант легализации!
Он посмотрел на нас с ухмылкой, словно видел в будущем нечто очень приятное.
– Представляете… Мы её сочиняем и предлагаем Тяжельникову. Песню тут поют – она наверняка не пройдет незамеченной.
– Это точно, – согласился Никита.
– Именно. И пусть потом, когда мы вернемся домой реальные авторы приходят говорят: «Это же наша песня!»
– Ага. А им в ответ: «Да что вы такое говорите? Мы её из Берлина привезли!»
– Да, – согласился я. – «Где Москва, а где Багдад…» В смысле Берлин.
С этой точки зрения все действительно могло сложиться очень хорошо. Лишь бы потом совесть не заела…
И следом пришла мысли, что если так, не дай Бог, ну, в смысле песня Пахмутовой и Добронравовым уже написана и придется как-то разбираться с тем фактом «параллельного творчества», то это может стать одним из доказательств того, что мы знаем будущее. Ну, разумеется если дойдет до того, что мы захотим Власти открыться. Подумать – подумал, но озвучивать эту мысль не стал. Она была крамольной и преждевременной. Что поддержать наш оптимизм я добавил.
– А спеть её мы попросим Кобзона!
– А если откажется?
Сергей отрицательно покачал головой и уверенным голосом закончил:
– Нам он может быть и откажет, а вот товарищу Тяжельникову – нет.
– Бедные Пахмутова и Добронравов, – вздохнул Никита.
– Да уж побогаче нас будут, – заметил я, давя муки совести. – И давайте не будем забывать, что История – это все то, что уже случилось.
Я многозначительно поднял палец.
– Уже случилось! А вот все то, что в этом мире еще не произошло Историей называться не может. Это все только наше воображение…
Толпа у сцены взревела. Мы отвлеклись. А там, в лучах прожекторов появилась узнаваемая фигура с гитарой.
– Мне это не кажется? – спросил я.
– Нет. Это же Дин Рид!
У человека имелась позиция и убеждения. Года три назад он прославился тем, что публично стирал американский флаг, объяснив корреспондентам свой поступок тем, что флаг его страны запятнан кровью вьетнамского народа, который борется за свою независимость. Смелый поступок. И мощная пиар-акция.
У нас стране его хорошо знали и поэтому народ начал останавливаться, что послушать. Длинные волосы, гитара… Это все намекало на какой-нибудь твист, но он всех удивил, когда на ломаном русском запел «Пусть всегда будет солнце…»
Советская делегация не сдержалась и начала подпевать… Это, конечно не марш, но на строевую вполне годилась и, распевая её, мы дошли до автобусов.
Глава 5
Нас не торопясь провезли по Берлину. Видя автобусы, берлинцы улыбались и махали руками. Мы отвечали улыбками.
Минут через двадцать нас выгрузили около какого-то здания, похожего на многоподъездную хрущевку. Панельная пятиэтажка, длинная как положенная на стол немецкая сосиска.
– Общежитие? – предположил я, оглядывая её из конца в конец. На многозвездочный отель это сооружение никак не походило.
Пробормотал Сергей.
– Ну. Это перебор. Уборных тут будет больше… – возразил Никита. – Вон… Пошли за людьми. Ключи получать.
Мы действительно получили ключи от трехместного номера. Был ли это отель или общежитие я не понял, но скорее всего это было именно оно – слишком просто тут все было.
Кое-как побросав вещи, мы захотели хлебнуть кипевшего вокруг нас праздника.
– Ну, что? – спросил Сергей. – Пошли радоваться жизни?
Голос его звучал весьма плотоядно, но мы не успели согласиться. В дверях появился человек и с начальственными интонациями сказал:
– Через десять минут общий сбор в фойе.
Мы, избалованные Будущим и чувствовавшие себя туристами, а не членами делегации, посланниками могучей страны, поморщились, но все оказалось не так уж скверно. Нас собрали и отвели на ужин, что было очень кстати. Получив полицию сосисок с тушеной капустой, мы порадовались, что в Германии ничего не изменилось.
– Германия осталась Германией. – подтвердил Никита, которой в прошлой жизни покатался по Европе. – Пиво и сосиски это у них национальное…