– А возможность этого есть?
– У кого-то есть. А у кого нет – иди в банк, бери ипотеку и плати ползарплаты лет двадцать…
– Да… Партий – море. Есть и левые и правые и коммунисты, и либералы и демократы… Цирк, короче.
– Эта политическая вольница кончилось тем, что Горбачева отставили от власти. К штурвалу пришел Борис Николаевич Ельцин. Пьющий президент.
Я повернулся к Сергею.
– Сколько он страной-то рулил? Лет восемь?
– Около того. До 1999 года. Строил Дикий Капитализм. И построил…
– Да. А потом появился Путин. Владимир Владимирович… Крепкий мужик. Тонкостей не знаю, но страну до сих пор держит хорошо…. И, что самое заметное – из такого дерьма вытащил, что и представить сложно…
– Слушайте! – оживился Никита. – А он же где-то тут сейчас!
– В смысле?
– В Германии!
– Нет. Он сейчас еще молодой. Наверняка еще в Питере… Я точно знаю, что он где-то в середине 80-х тут, в ГДР работал. Чекист, разумеется, а трудился он на посту директора «Дома дружбы ГДР-СССР», но вроде бы не в Берлине, а в Дрездене…
– А Питер это…
– Это Ленинград. В те времена…
Договорить я не успел.
Раздался звон стекла, и стало ясно, что вот оно… Началось… Штурм…
Нет. Это не превратилось в фильм. Тут, наверное, имелись свои режиссеры, но у них не было задачи показать действие максимально красочно, да и с возможностями переснять не получившийся дубль тут тоже было туго.
Через разбитые окна в зал полетели свето-шумовые гранаты и что-то еще…
Зал заволокло белым туманом, не то скрывая нас от террористов, не то вынуждая нас с ними кашлять и плакать о случившемся. Кому-то тут после того обязательно валяться трупом.
«Сколько мы еще не допели!» – мелькнула мысль и пропала куда-то.
Дым накатился пеленой, плотной как подушка и придавил к полу. Несколько очередей, потом взрыв, еще один… Крик Никиты:
– Его прикрой!
Потом удар и отчего-то ощущение подвешенной в совершенно ненужном месте люстры.
Люстра вспыхнула, подарив странное ощущение от попавшей в тебя молнии… Попавшей, но не убившей, а, напротив, наполненный тебя чем-то таким, чего ты не можешь пока определить. Мозги силились понять, обрисовать, сравнить испытанное ощущение с чем-то понятном и тут пришла аналогия. Я представил, как внутри головы тасуется колода карт. В ловких невидимых руках, половинки колоды приникали друг-другу, карта к карте, лист между листом и сдвигались, создавая что-то новое. Единое целое…
Я обхватил голову руками…
У меня есть руки и голова!
За костями черепа две Вселенных, две памяти, сливались с одну.
Глаза мои открылись, и я осознал, что стою в какой-то комнате. Стены, мебель, фотографии…
Сдерживая стон, упал в кресло. Я чувствовал, что это не было опасно, но это было все-таки невыносимо.
Когда в глазах закончилась рябь, я попробовал встать, но не смог – ноги не держали.
– Что я? – медленно спросил я. – Где я? Когда я?
Вопросов имелась тьма, а ведь где-то имелись и ответы.
Так и не поднявшись, я стал оглядываться. Память – теперь уже не знаю старая или новая – подсказывала, что это моя квартира. Вот фотографии… Мы и Тяжельниковым. А вот и Пугачева… Мы и Горбачев… Этот-то тут при чем? Несколько статуэток в виде скрипичных ключей… И главное – Лена, дети… Сперва маленькие. А потом – взрослые. Я немного успокоился. В какой-бы из Вселенных я не находился, слава Богу, главное оставалось по-прежнему.
«Это будущее?» – подумал я. – «Какое?»
И тут как прорвало…
В моей голове потоком рванули картинки еще раз прожитого прошлого – диски, концерты, новые песни и стадионы, заполненные людьми, встречи с незнакомыми людьми… Я не волновался. Я был уверен, что весь этот поток воспоминаний войдет в свое русло и словно карточки в картотеке разложится по своим местам. Машинально расстегнул рубаху… Шрам нашелся на старом месте. Это была не новая жизнь, а старая жизнь, прожитая по – новому. Значит и впрямь другая жизнь. Фотографии. Жена, дети…
Пазлы складывались один к одному, составляя крепкий фундамент своих отношений с новой реальностью.
Из ревизии воспоминаний меня выхватил телефонный звонок.
– Алло…
Мембрана отозвалась знакомым голосом.
– Ты живой? – спросил Никита.
– Живой, – медленно ответил я. – Но вот я это или нет, я сказать не берусь.