— А ведь действительно, — сказал я. — Всего полгорода. С точки зрения страны совсем немного. Как трехлитровая банка…
— В 1961 году тут дуло в дуло стояли наши и американские танки. И окажись у кого-то нервы малость послабее…
— Нашел, о чем думать, — сказал Сергей. — Обошлось же? Вы вот о другом помечтайте… Вдруг сейчас распахиваются эти ворота, а оттуда вырывается толпа наших фанатов…
— Сметая пограничников?
— Конечно! Ну как это тогда бывает во время футбольных матчей…
— У нас нет еще стольких фанатов!
— Нет, так будут. Что, помечтать уже нельзя?
Я пожал плечами. Мечтать было можно. И даже вслух. Наш барабанщик задумался с скорректировал мечту поближе к реальности. К кинематографичной реальности.
— Тогда Спецслужбы. Врываются суперагенты, и утаскивает нас прямо туда…
Он кивнул.
— И несут на стадион… Есть же стадионы в Западном Берлине? Наверняка есть! И требуют: играйте нам свою музыку…
— А мы им отвечаем — «Мы такие положительные, про мир во всем мире поем, а вы — милитаристы!»
— «И что с того? — говорят они». Мы заплатим… Золотом! Сочините что-нибудь воинственное!
— Даже пробовать не буду, — сказал я.
— А! — победно сказал Сергей, но он поспешил. Я закончил.
— У меня уже есть такое. И не одна, а целых две. Одна — добрый такой рок-н-ролл, а вторая — блюз.
— И что там за слова?
— И название, наверное, милитаристское придумал?
— А то!
Я улыбнулся детским воспоминаниям.
— Я в те времена Фейхтвангера читал… «Иудейскую войну». И песню назвал «Нападение римлян на водокачку с применением стенобитной машины „Свирепый Юлий“». Да я же вам про это уже рассказывал… Ну помните? Когда с Кобзоном встречались…
— Название чуть короче самой песни…
— А ты не завидуй. Лучше сам что-то похожее напиши.
— А что за блюз?
— «Дальность полёта пули три километра!» Вы знаете, что мосинская винтовка бьет на три километра? Вот я как узнал, так сразу и написал…
Никита кисло улыбнулся и процитировал Ахматову.
— «Когда б вы знали из какого растут стихи. Не ведая стыда…»
— Точно! Она-то точно знала, что говорила.
Мы развернулись и пошли прочь, к отелю.
День клонился к вечеру, но интенсивность общения и там не стихала. Люди пели, плясали, дискутировали и занимались кое-чем еще…
Наш гостиничный номер располагался на втором этаже и к нему прилагался балкон. Иногда, когда было время и настроение, мы выходили на него и смотрели как под нашими ногами кипит фестивальная жизнь. Во дворе отеля имелась небольшая площадь с фонтаном и вокруг — кусты и скамейки. Разумеется, такое идиллическое место с первого дня было оккупировано молодежью, завязывающей мимолетные любовные романы. С вершин нашего жизненного опыта мы их очень даже понимали — ну, когда еще у советских девушек появится шанс поцеловаться с чёрненьком, мускулистым рубщиком тростинка с Кубы, а юношам оценить великолепие груди венгерской комсомолки?
Обычно на этих скамейках обнимались парочки, а за кустами, похоже, происходили и более интересные вещи. Уж больно эротически в тех местах шелестели ветки. Тоже самое происходило и сегодня.
— Вы о чем думаете, глядя на это? — спросил Сергей, кивая вниз. О чем думал он было написано на его лице.
— У меня мысли медицинского характера, — помолчав, ответил я.
— Это как?
— Хорошо, что СПИДа еще нет.
Сергей машинально потрогал карман и покивал.
— А я думаю, что сколько грусти будет, когда жизнь и политические решения разведут эти парочки в разные стороны… — сказал Никита.
— Ты имеешь ввиду, когда Фестиваль закончится и все разъедутся?
Он вздохнул.
— Я имею ввиду, что мы отчего-то упускаем колоссальную аудиторию в наших песнях.
Я вопросительно посмотрел на него.
— А вы не обратили внимание, что у нас все песни какие-то… Оптимистические что ли?
— И что с того? — удивился я. — Мы от будущего неприятностей не ждем, от того и оптимизм.
— Это-то все так… Но!
Он поднял палец.
— Может же у наших слушателей быть плохое настроение? Кого они будут слушать, испытывая тоску, если мы соответствующую песню не напишем?
Мы с Сергеем одновременно пожали плечами, и наш друг понял, что не совсем понятно выразился. Пришлось расшифровывать мысль.