— Вы о «Пудисе»? Да. Мы, — ответил за всех Никита.
— В зале оказались мои знакомые, они и рассказали, о том, что вы все-таки спели вашу новую песню…
— Нашу, — поправил его Сергей. — Нашу новую песню. С вашими словами на нашу музыку. Мы в прошлый раз говорили об этом, помните?
— Что-то не так? — насторожился я. — Мы же вроде бы действовали в рамках нашей договоренности?
— Нет. Все нормально, — махнул рукой Вознесенский.
— Вашему знакомому песня не понравилась?
— Напротив! Вот я и хотел бы, чтоб вы показали мне окончательный вариант, ну тот, что у вас получился.
— Говорите произвело впечатление на ваших знакомых?
— Да. Так что давите, показывайте…
Я хотел посетовать на то, что тут нет гитары, но Никита меня опередил.
— У вас есть листок нотной бумаги?
Разумеется, листок нашелся.
Никита взял его и, покусывая кончик ручки, начал расставлять на ней значки нот. Глядя за его работой, я откровенно завидовал другу. Каждый раз, когда я видел, как он работает с нотами я давал себе обещание освоить эту премудрость, ну и заодно научиться играть на клавишных. База-то у меня была, но вот дальше этой базы я не шел. Ленился.
Когда Никита закончил, то передал лист хозяину, а тот переадресовал его Кобзону.
Несколько секунд Иосиф Давыдович покачивая в каком-то медленно ритме головой читал музыку.
— Ну и как? — спросил Вознесенский. — Впечатляет?
Кобзон кивнул. Движение было несколько замедленным, отстраненным. Он словно играл музыку внутри себя и прислушивался к ней, прикидывая как придется петь…
Не слова не говоря, подошёл к роялю. Несколько секунд глазами он читал ноты, потом отложил лист и начал… Он пел как Кобзон. В его исполнении не было привычных нам интонаций Караченцова, но это и было неплохо. Песня звучала по-другому, но она звучала, словно повернувшись к нам иной, не известно нам, стороной.
— Жаль, что нет гитары, — сказал я. — С гитарой и пианино это получилось бы еще лучше….
— Гитара есть…
Хозяин вышел в другую комнату и вернулся оттуда с инструментом в руках.
— Это мне испанские товарищи подарили, — сказал он. — Попробуйте в два инструмента.
Он протянул инструмент ко мне.
Она была прекрасна. Глядя на обводы корпуса, я невольно вспомнил те движения, которые делал Серега руками, когда описывал нашу потенциальную солистку с музыкальным образованием…
Шестиструнная чешская «Кремона»… Лакированная, концертная гитара. Я не знаю сколько она сейчас стоит и даже не знаю можно ли было купить её у нас. По крайней мере в музтоварах на Неглинной улице я такую не видал.
Я подстроил инструмент, и мы с Кобзоном сыграли дуэтом. Все-таки честь и хвала настоящим создателям, не нам, кто её присвоил, а настоящим.
— Ну и как? — спросил хозяин дома у Кобзона. — Сомнения отпали?
Я посмотрел на него, ожидая объяснений, и они последовали. Какие сомнения? В чем?
— Иосиф Давыдович сомневался, что школьникам по силам написать такое.
Я посмотрел на Кобзона.
— Вы там были, на концерте? Вы слышали?
Тот отрицательно покачал головой.
— Нет. Но тот, кто слышал, говорил о песни в превосходных степенях. В стихах Андрея Андреевича я был уверен, но вот в музыке…
Он прижал руку к сердцу.
— Извините за недоверие.
Его руки снова почнулись к клавишам, и он проиграл несколько тактов.
— Мне нравится, — наконец сказал певец. — И даже очень…
Он говорил медленно, и я видел, что за словами скрывается работа мысли. Певец что-то прикидывал, соображал. Решение, которое в нем зрело, проявилось одной фразой.
— Я её возьму.
— И нас не спросите? — спросил Сергей. Кобзон посмотрел на него, потом на нас. Я посмотрел на нас его глазами — глазами взрослого, успешного человека. Кто он и кто мы? Школьники, для которых просто факт того, что на них обратили внимание такие люди должен не просто греть душу, а напрочь сжечь её от избытка благодарности, а певцу.
Но мы-то были другими. Увидев мою улыбку, он посерьезнел и сказал явно не то, что хотел изначально:
— У меня через пару месяцев на «Мелодии» выходит пластинка. Гигант. И я хотел бы эту вашу песню записать для неё. Андрей Андреевич возражать, думаю не станет.
Он вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот в ответ улыбнулся.
— Ты давай не со мной, а со всем нами договаривайся…
Мы молчали, не готовые к этому предложению. Лестно, конечно. Сам Кобзон… Но уж песня-то сильно лирическая.
— Ну, что, молодые люди… — Сказал поэт. — Доверим товарищу Кобзону вывести песню в люди?