Вдруг дядя Макар приказал:
— Семи, подай скорее ружье, сейчас я их обоих достану.
Над двором кружили два ястреба, высматривая цыплят.
Дядя Макар прицелился, выстрелил раз, другой — и оба хищника замертво упали к его ногам.
Дядя Макар довольно улыбнулся:
— Видали? Вот как надо! Я в молодости, чтоб не портить шкурку, белку в глаз бил. А вы?.. Тьфу! — плюнул он в сердцах.
Во мне закипела обида.
«Неужели мы такие уж никчемные?» — подумал я, а вслух сказал:
— Дай-ка и мне разок пальнуть.
Небрежным жестом взял ружье. Сердце мое колотилось.
Семи впился в меня взглядом — небось ему хочется, чтобы я тоже промазал.
Я расставил ноги, расправил грудь, прищурил глаз. Мельком глянул на дядю Макара. Он головой качает, усмехается, не верит, что попаду. А Олена смотрит на меня с надеждой. Это придало мне духу.
Бах! — прикладом шибануло в плечо.
Сломя голову я кинулся к мишени. Эх, ушла моя пуля на два вершка в сторону!
— Растяпа! — Дядя Макар так хватил меня ладонью по спине, что едва хребет не переломил. — А еще комсомолец!
Вот стыдоба! И Олене, наверно, стыдно за меня — покраснела, что твой снегирь.
Даже не помню, как отдал ружье. Теперь и я повесил голову на манер Семи, а сам хоронюсь за него, подальше от глаз дяди Макара.
— Стрелять надо метко, — говорит дядя Макар, поглаживая густую черную бороду. — Не знаете, что ли? Капиталисты войну затевают! Вы, ребята, каждый час должны быть готовы к бою. А вот послушайте, как я с белыми в гражданскую воевал.
Он оперся на ружье, прокашлялся и начал рассказ.
— Было это в восемнадцатом году, когда Колчак воевал против Советской власти. Врешь, говорю, ничего у вас, беляки, не выйдет! И подался я в красные партизаны.
Однажды с отрядом человек в пятьдесят засели мы в лесу, ждали обоз белых с боеприпасами, а его все нет.
Послали меня в разведку. Взял я с собой карабин. В стрельбе я тогда уже, можно сказать, собаку съел, да вот беда: патронов у нас в отряде было маловато, выдали мне всего семь штук.
Пробираюсь сторожко. Кругом дебри, чащобы темные. Деревья стоят тихо, как будто притаились. Старики недаром говорили: «Лес — с ушами, поле — с глазами». Если неумело ходить, треск валежника за версту будет слышен. Но я-то в лесу вырос, по бедности все время охотиться приходилось, в молодые годы, бывало, за белкой с дерева на дерево перепрыгивал… Иду как надо, ни одна веточка под ногой не хрустнет.
Снег в те поры уже выпал, но в лесу его было еще совсем мало. Зато когда между деревьями показалось поле — оно было как одеялом покрыто снегом.
«Вот бы тут, на краю поля, беляков подкараулить, — подумал я. — Залечь в лесу и косить их, как траву. Конечно, с одним карабином не много сделаешь. Эх, сюда бы пулемет!..»
Только я вышел на поле, гляжу — вдоль опушки шагают белые. Они меня сразу заметили.
«Ну, — думаю, — пропал!» Я прыгнул обратно в лес, они — за мной. «Окружай его!» — кричат. Я бегу, как лось, только сучья под ногами трещат.
… Отбежал немного, остановился. Подумал о своих товарищах. Если сейчас начнется перестрелка, белых много набежит, пойдут по моему следу, обнаружат отряд. Нет, надо их тут, подальше от отряда, задержать.
Я приготовил карабин, стал потихоньку отходить. И они не стреляют. Вдруг вижу — двое идут прямо на меня. Я прицелился как следует, чтобы патрон даром не пропал. Бух! Загремело на весь лес. Один беляк упал как подкошенный, другой рванул в сторону. Но не успел он спрятаться за елку, как я и его на месте уложил. Тут со всех сторон послышались выстрелы. Гляжу, еще один появился, в меня целится. Я вскинул карабин — оба выстрела грянули одновременно. Тю-ю-у! — пуля просвистела у меня над ухом, а тот, что в меня стрелял, рухнул наземь. Потом я еще троих ухлопал. Остался у меня последний патрон.
«Окружайте его, окружайте!» — кричат колчаковцы.
Я снял зипун, повесил на елку, а сам — ходу!
Покуда они мою одежду окружали, я далеко ушел. Но двое все-таки погнались за мной.
Я притаился за деревом и, когда они подошли поближе, выстрелил в того, что шел впереди. Он распластался на земле, как убитый ворон. Другой кинулся бежать.
Ну, я его в два прыжка нагнал, схватил за шиворот и повел в отряд.
«Теперь, — думаю, — мы от него все, что нужно, про передвижение колчаковских частей узнаем».
Еще не дойдя до наших постов, я три раза прокричал кукушкой. Тут же из-за деревьев вышли мои товарищи. Оказывается, они услышали выстрелы и спешили ко мне на помощь. Вот какие были дела, — закончил дядя Макар свой рассказ. — А вы? Даже в мишень попасть не можете, косорукие. Что ж это за комсомолец за такой, который не умеет стрелять?