— Обещаем.
В это время неподалеку прокричал филин. Сделалось как-то жутко.
— Дядя, мы уйдем, ты тут один не забоишься? — спросил Семка.
Красноармеец слабо улыбнулся:
— Я вроде не из боязливых.
— Говорят, тут привидения по ночам бродят: белые в этом лесу расстреливали.
— В привидения не верю, а мертвых чего бояться? Ладно, ребятишки, идите.
Мы пошли. Но я вдруг представил себе: а что, если на месте этого красноармейца оказался бы мой отец, ведь он тоже в Красной Армии и его могут ранить! Хорошо ли будет, если его одного бросят в лесу?
Я уговорил Семку вернуться.
— Решили здесь заночевать, — сказали мы красноармейцу.
— А не хватятся вас дома? Заругают небось?
— Скажем, на рыбалке были.
— Ну, как знаете.
Мы принесли с гумна по охапке соломы и устроились рядышком. Выпала роса, стало прохладно. Может, от этого, а может, от непривычной обстановки и волнения мы долго не могли уснуть.
— Есть хочется, — пожаловался Семка.
— Ладно, перетерпишь, — сказал я.
… Проснулся я от птичьего гомона. Уже рассвело, и лесные птицы распевали на разные голоса.
Первым делом я посмотрел на красноармейца. Он разметался во сне, но дышал ровно, спокойно.
Я растолкал Семку:
— Вставай скорей. Пока он спит, сбегаем домой.
Не успел я войти в дом, как на меня напустилась мама:
— Где тебя но ночам носит?
— Мы рыбачили дотемна, я у Семки ночевал.
— Почему домой не пришел? Не привыкай по чужим дворам околачиваться. Ладно, садись за стол. Потом бери ведро и ступай на огород, пора капусту сажать.
Вот тебе и на! Но ничего не поделаешь, с мамой не поспоришь.
Поев, я отлил в туесок молока, нашел в курятнике три яйца и все это припрятал в сенях.
Я быстро управился с капустой, но мама не пустила меня со двора и заставила нянчить сестренку Анисью. Потом велела натаскать в кадку воды.
Только в полдень, прихватив молоко и яйца, я побежал в лес.
Семка был уже в шалаше.
— Ему совсем плохо, — сказал он с тревогой.
Красноармеец был в жару и без сознания. Мы принялись мочить тряпку в холодной воде и прикладывать ему ко лбу.
Восемь долгих дней ухаживали мы за раненым. Наконец он начал поправляться.
— Еще немного — и встану на ноги, — говорил он. Это вы, ребята, вернули меня к жизни, без вас я бы пропал.
Красноармейца звали Иваном Григорьевым. Он оказался бывалым человеком и рассказал нам разные интересные истории. Рассказал и про последний бой, про то, как был ранен. Объяснял нам, за что борется Красная Армия.
— Богатые живут за счет бедняков, заставляют их работать на себя, высасывают из них все соки. Красная Армия воюет за то, чтобы народ жил счастливо.
Это он верно говорил — про богачей. Вот у нас староста и лавочник всю деревню в кулак зажали. У них всегда хлеба много, еще прошлогодние скирды стоят необмолоченные, в хлевах и конюшнях полно скота и лошадей. И все это нажито чужим горбом. Недаром мой отец, когда уходил в Красную Армию, сказал: «Иду воевать за Советскую власть против богачей-мироедов».
— Скорей бы поправиться да снова в бой, — говорил Григорьев.
— Дядя Ваня, возьмите нас с собой на фронт, — просили мы его.
Он только смеялся в ответ.
— Возьмите! — не отставали мы.
— Сначала подрастите.
— Где ты носишься с утра до ночи? — сердилась мама. — Ни за Анисьей не приглядишь, ни по дому не поможешь. Дождешься у меня.
Попадало дома и Семке.
Чтобы задобрить матерей, мы с ним, встав утром пораньше, отправлялись на рыбалку. С реки мы никогда не возвращались без улова, так что матери были довольны. Днем же мы старательно помогали им по хозяйству, а ближе к вечеру, прихватив какой-нибудь еды, бежали к Григорьеву и сидели с ним, пока не начинало смеркаться.
Но тут подошла новая беда: мама заметила, что исчезают яйца.
— Неужто кошка или вороны в курятник повадились? — говорила она. — Надо будет последить.
Кроме того, я каждый день отрезал для Григорьева по большому куску хлеба, и как-то раз мама спросила:
— Что это ты на свою рыбалку столько хлеба таскаешь?
— Рыбу надо прикармливать.
— Хлеб-то уж на исходе, — пожаловалась она.
И верно, жизнь при белых с каждым днем становилась тяжелей. Богачи, как при царе, чувствовали себя полными хозяевами. Белые почти дочиста обобрали деревню: вывезли хлеб, масло и шерсть, свели со двора скотину. Скажет кто слово против, его хватали и отправляли в Можгу, где помещался их штаб.
Многие мужики, не вытерпев притеснений, тайком уходили к красным.