Гости сели за стол без музыки. Но здесь почти в самом начале обеда нежданно-негаданно для всех случилось обстоятельство несколько исключительного рода: сам хозяин оказался вдруг пьян. Как и когда успел он, по выражению архимандрита, «уготовать» себя — это для всех осталось непостижимой тайной.
— Проша!.. Эк тебя!.. С чего это ты, скажи, пожалуй? С горя аль с радости? — спрашивали его приятели.
— И с того, и с другого! — заплетаясь языком, меланхолически бормотал Поплюев.
— А что, Амфитрион-то[18] наш холост иль женат? — тихо спросил Черепов у своего соседа, заметив полное отсутствие за столом дамского общества.
— Вдовый, — отвечал тот, — и к тому ж бездетен. Да и на что ему вдругорядь жениться, — продолжал он, — коли у него, как у шаха персиянского, — вон, видишь, сударь, — целый гарем: и балет, и опера… Затейник он! Несмотря, что с виду тихоня, а большой затейник!
Невзирая, однако, на нетрезвое состояние хозяина, который в тихой полудремоте слегка покачивался на своём месте, обед шёл своим чередом, по чину и порядку, благодаря зоркому глазу строгого майора. Для светских людей подавали скоромное, а для духовенства и для желающих — постные блюда, и каждое блюдо появлялось не иначе как изукрашенное разными штуками. Вокруг громадных осетров, например, красовался венок разнообразных цветов, которые были выделаны из свёклы, репы, моркови и картофеля; жареный барашек предстал целиком, с золотыми рожками, в бархатной зелени кресс-салата, что долженствовало изображать вокруг него зелёную лужайку; жареные гуси, индейки и куры явились в украшениях из страусовых и павлиньих перьев — и всё это было настряпано в громадных размерах, в поражающем изобилии. О винах и напитках нечего и говорить, кроме «ординарных столовых», которые стояли перед каждым «кувертом», гофмейстер после каждого блюда обходил всех гостей и потчевал их ещё особыми, тонкими, редкими винами. Всё это в совокупности, конечно, должно было производить на головы гостей надлежащее действие, так что к концу обеда лица уже рдели, и речи становились всё громче и непринуждённее.
Вдруг хозяин, безгласно дремавший и до тоста, и после тоста за его здоровье, как бы очнулся, откинулся на спинку своего кресла и крикнул:
— Гей!.. балет!.. жарь лезгинку!.. карабинеров сюда!.. вали развесёлую! «Варварушку-сударушку»… Утешай! С бубнами, с ложками! Ж-ж-жа!..
Архимандрит, как самый почтенный гость, сидевший рядом с Поплюевым на первом месте, дружески и солидным тоном стал урезонивать его, говоря, что таковое-де буйственное веселие вовсе неприлично, что сам же он пред обедом испрашивал дружеского совета насчёт аллегретной музыки, что надо-де вспомнить, каковы суть ныне события, и прочее.
Прохор уставился на него посоловелыми глазами.
— Как?! Что?! — закричал он, стукнув кулаком по столу. — Кто смеет запретить мне?.. Кто здесь хозяин, ты али я? Отвечай!.. Отвечай, кто хозяин?! Я тебя уважаю — ты меня уважай!
— Не дури, Прохор! Ей, говорю, не дури, а то обижусь! — дружески грозил ему архимандрит.
— Лезгинку желаю!.. Как пляшут-то, бестии! Как пляшут! Дрожит ведь вся!.. Ты погляди — душа выпрыгнет!.. Право!
— Невместно сие, подумай, пьянственный твой образ!
— Не перечь! Желаю!
— Ну, в таком разе мне и братиям не подобает уже здесь соприсутствовать.
И архимандрит обиженно встал из-за стола, кивнув за собой обоим монахам.
Поплюев тоже поднялся вслед за ними. Качнувшись раза два, он подступил к архимандриту:
— Батя!.. а, батя!.. Уважь!.. Прошу тебя, останься!
— Уважу коли дурость бросишь, а то прощай, брат!
— Н-нет, ты без кондиций… ты просто останься…
— Невозможно… Окаянный ты, говорю — невозможно!
— Не хочешь? — решительно подступил к нему Поплюев, ухватясь за широкий рукав его бархатной рясы.
— Не могу! — развёл тот руками.
— Вдругорядь пытаю: не хочешь?
— Ни сану, ни обстоятельствам не подобает.
— Эй, батя, в последний раз говорю: останься… Не хочешь?
Монах отрицательно покачал головой.
— Собак! Ату его! — неистово крикнул Поплюев, норовя схватить архимандрита за ворот, но потерял равновесие и грузно бухнулся на пол.
Гости переполошились. Кто кинулся к монахам, кто к хозяину — одни с желанием потешиться неожиданным «шпектаклем», другие с целью помешать дальнейшему «шкандалу», который становился чересчур уже непристойным. К счастью, распорядительный майор с несколькими гостями успели подхватить с полу барахтавшегося Поплюева и унесли его из залы. Воспользовавшись этой минутой, архимандрит тотчас же уехал вместе с монахами.