— Ты как вообще, нормально? — спрашиваю у него.
Мне бы не хотелось, чтобы он думал, будто такой его дефект делает его изгоем, будто с ним нельзя общаться. Просто нужно задавать закрытые вопросы, на которые он точно сможет ответить. А если ему захочется что-то рассказать, он обязательно напечатает это на телефоне.
Боря жмёт плечами и скованно улыбается, тупя взгляд.
Кажется, он не в настроении.
— Хорошо, если что, — говорю ему, — я послушаю, или почитаю.
Боря кивает.
Я прижимаюсь спиной к двери. Из-за неё до сих пор слышно ползучий голос Юры:
— Я не хотел, чтобы меня спасали. И сейчас не хочу. Но… кое-что заставило задуматься. О чём говорил Марк, мол есть гнев, вина, тоска, отрицание – всё то, что испытывают близкие суицидников… Мне всё равно на родителей – они меня поддерживают только потому, что, если я умру, это покажет, какими плохими родителями они были… Но я думаю о вас, о Светлане Александровне – вам как бы по-настоящему небезразлично, что со мной станет, вы меня принимаете, со всеми моими «я хочу умереть, хочу перерезать себе вены, хочу повеситься»… И я думаю, что, если умру сейчас, то сделаю вам хуже… Здесь и так всем плохо, а если я умру, я сделаю ещё хуже… Я не хочу брать за это ответственность… Я никогда не понимал, мол когда говорили: «Как ты можешь убивать себя, твои родители о тебе переживают, они будут плакать»… а я знал, что это они довели меня до такого состояния, если бы не они… я бы не пытался себя убить, если бы они этого не хотели, они бы так не поступали со мной – не били, не издевались, любили бы и прощали мне плохие оценки… так к чему я это?.. Я не понимал, что эти слова должны значить, почему я должен пожалеть родителей, если они не жалели меня? А теперь, оказавшись здесь, я понимаю, о чём эти слова… Не говорю, что, мол, хочу меньше умереть или что-то в этом духе, но теперь – перед тем как резаться, я думаю о вас, о том, что, наверное, я могу немного потерпеть. Я не хочу, чтобы из-за меня вы страдали. Не хочу… делать вас жертвами…
— Добрый день, мальчики, — говорит Светлана Александровна.
Я так вслушался, что не увидел её.
Мы говорим «здравствуйте» и стучимся в дверь, чтобы предупредить Юру и Никиту. Они всё верно понимают и заканчивают. Никита открывает дверь, он выглядит свежо, улыбается и говорит всем: «Добрый день».
Сегодня он первым поднимает руку и говорит, что, кажется, стал немного лучше понимать то, что здесь происходит. Светлана Александровна отмечает его изменения. Я думаю, это видят все, особенно Юра – почему-то он решил ему выговориться. На самом деле, если Боря с трудом выговаривал что угодно, Юра без запинки и смущения говорил о всех своих суицидальных мыслях, намерениях и попытках, он легко установил все причинно-следственные связи, разбирал своё состояние по полочкам, он даже признался, что ходит сюда, чтобы выговориться. Но, похоже, несмотря на то, как легко ему это давалось, – это было именно то, в чём он нуждался. В том, что кто-то его послушает и примет таким, какой он есть. В этом плане Никита для него идеальный собеседник, который желает всё понять и во всём разобраться.
Кажется, мы идём по верному пути.
Я поднимаю руку и говорю, что чувствую себя хорошо. Переглядываюсь с Никитой. Он мне улыбается – как-то примирительно и почтительно. Мне становится малость неловко.
***
На следующее занятие я прихожу вовремя. Встречаю Марка у входа, он курит. Предлагает постоять с ним, я соглашаюсь.
— Сигарету? — спрашивает.
— Ты чего? Я ж не курю.
— Ради эксперимента, чё б нет, — улыбается.
— Пока не хочу, не располагает настроение. А ты слышал, что по фрейдизму!.. — начинаю я, а Марк пускает мне дым в лицо.
— Поговори ещё! По фрейдизму, блядь, сигарета иногда просто сигарета!
Мы вместе смеёмся.
— В последнее время с Никитой как-то лучше, да? — говорит он.
— Ага, в прошлый раз прям нормально получилось. Может, он наконец-то начал понимать, что там к чему… Я на это надеюсь.
— Ты, наверно, больше всех за это переживаешь.
— Потому что никто с ним больше не разбирается!
— Это ты сейчас обвиняешь нас? — Марк ставит ладони в предупредительном жесте.
— Это голос разума, просто высказаться захотелось.
— По-моему, это о том, что вы удачно подходите друг другу, поэтому так оно работает. Типа, Светлана Александровна говорила, он в позиции ребёнка, а ты в позиции взрослого. Не-не. Как там? В позиции родителя, да? Вот, вы хорошо резонируете друг с другом. Как надо.
— Ты тоже с ним хорошо резонируешь.
— Но не так, как надо, — жмурится он.
— Да ну. Каждая реакция – это реакция «как надо». Могло бы быть по-другому, так бы и было.
— Ой-й, — шипит сигаретой, — ты понял, о каком я «как надо».
Конечно, понял.
Через пару минут мы поднимаемся на второй этаж.
— Й-я-а й-я же п-прош-шу, — разносится скованный голос – это Боря, — х-хватит…
Я и Марк подбегает к комнате. Рядом с Борей стоит Никита и тянет к нему руки. На лице растерянность, но всё и так предельно ясно. Юры нет.
— Блядь, Никита! — орёт Марк. — Ты чё сделал? — он подходит и хватает его за руку.
— Да я, я ничего, — начинает оправдываться, бросая взгляды на Борю. — Я просто спросил, ну и, ну и… меня… меня заснесло немного. Я не хотел, правда.
Боря выглядит плохо, видно, как его подбивает, как лицо всё вспотело. Никита довёл его до того, что ему пришлось говорить.
А ведь только сказали, что он начал вести себя нормально. Господи боже.
Я сжимаю зубы, хватаю Никиту и тащу его к выходу. Марк всё понимает и вовремя отпускает.
— Кость, да послушай! Я, правда, случайно! Я не хотел! Так случайно получилось, — оттягиваю его к лестнице.
— Что я тебе говорил?! Не лезь! Прояви терпение! Ты же знаешь, как Боре тяжело говорить, так чего докапываешь?! Я думал, ты всё понял! Зачем ты всё портишь?! — запоздало я понимаю, что ору, ору на весь этаж и всю лестницу, а Никита от каждого моего слова будто бы забивается, как если бы находился в углу. В его глазах страх. Я тоже не думал, что могу быть таким. — Неужели… неужели, действительно надо, чтобы с тобой всё это произошло, чтобы ты понял, как нам всем? Почему мы не хотим об этом говорить? Почему… почему так ведём себя…