При желании Марину понять было бы можно, домой она пришла поздно, готовить роскошный ужин не было времени, почему она не приготовила чего-нибудь загодя, еще вчера? Почему не поручила Катерине купить что-нибудь в кулинарии? Почему бы самой уже студентке не ознаменовать свое новое качество хоть какой-нибудь кулинарной поделкой? Пусть будет блин комом, пусть ворота в тесте, важна хотя бы попытка. Уже не девочка-школьница, уже студентка, хотя в других семьях и школьницы так умеют готовить, что пальчики оближешь.
Перед тем как звать свою деловую свору, Марина за неделю устраивает в квартире блокаду, ни пройти, ни проползти, чтобы локтем не влезть или полой пиджака не зацепить то холодец, то заливное, то торт с жидким кремом. Перед маем, придя с работы, он бросил на газету перчатки, а под газетой оказался торт «ласточкино гнездо», слепленные горкой кремовые шарики, два верхних лопнули, архитектура нарушилась, — что тут было! Холодильник в такие дни не открывай, заставлено все, забито, к столу на кухне не приближайся, тарелки (сколько раз ему хотелось сделать их летающими!) одна на одной этажами, в них нарезанная кружками колбаса, ветчина, сыр, все в симметрии и гармонии, не смей тронуть, не приведи господь нарушить ансамбль. Жратвы дома навалом, но лучше поесть в столовой или в ресторане, спокойнее. И не пытайся в такие штормовые дни усомниться в правомерности, в необходимости такой мобилизации всех сил и средств — на бога ропщешь! Мелочи, но из таких и подобных им вся ее жизнь. Остальное рутина, скука. Отказаться от гостей значило бы лишить свою жизнь смысла, стимула. Она согласилась не звать гостей в этот раз только из уважения «к твоей гипертонии».
Ладно, вернемся к торжеству по случаю поступления Катерины. «Мы волновались, мы страдали, теперь все вместе порадуемся». Сели за стол, откупорили бутылку, и не какого-нибудь сухого белого, красного, или шампанского, а коньяка, и Марине стопку, и Катерине стопку да приличную, наравне с отцом, и дочь, юное создание, прямо-таки дербалызнула до донышка, иначе и не скажешь. Она не школьница, она уже студентка, почему бы ей не принять стопочку? Можно, он сознавал, но лучше бы воздержаться, тем более в его присутствии.
Но, черт возьми, почему ты такой к ней придирчивый, шагу не даешь ступить?!
Он не знает. Неприятно стало, что она так легко, привычно шандарахнула стопаря, и опять завела речь про сынка Смирнова, про дочь хирурга Муханова и ее потрясные бананы, «все на уши встали, ей папуля из Марселя привез», и опять про сынка Смирнова, как едет он больше ста кэмэ, останавливает его ГАИ, а он сует им визитную карточку, где на трех языках, не считая русского, отпечатаны папины должности, звания и телефоны, гаишники ему козыряют и он мчится дальше со скоростью больше ста.
Чего тут, спрашивается, такого особенного в ее рассказе? А он психует, готов ей рот заткнуть чем попало, не по нраву ему восторги черт знает чем, наплевательство ее на порядок и установления, на которых держится общество и будет держаться вопреки ее хамству молодеческому. А бананы, оказывается, не фрукт заморский, мечта обезьян, а штаны, сверху широкие, а книзу суженные да еще с лямками, вроде комбинезона. Слушал ее восторги, видел ее ликование. Да если бы только слушал, да только видел, а то ведь терпел и закипал медленно, но верно, поскольку у всех, видишь ли, папули (непременно у всех!) в загранкомандировки ездят, тот в Японии побывал, тот в ФРГ, а тот на худой конец в Болгарии, шишкари все и доставалы, а вот ее, несчастную, судьба вроде бы обошла. Он бурлил, как в завинченной скороварке, а выпустить пар не мог, значит, взрыв неизбежен. Он мог бы сказать ей, к примеру, о том, что последствия скорости по городу больше ста, вызывающей ее сопливый восторг, приходится регистрировать не только службе ГАИ, но прежде всего хирургам, да еще служителям морга. Да если бы страдал только сам болван нарушитель, но ведь как правило страдают ни в чем не повинные люди, несчастья не ожидающие, перед бедой бессильные. Говорить ей об этом — дурной тон, запредельные для нее доводы, родительский скулеж и скрипеж, кого такими резонами усмиришь, кого напугаешь?..
Главное — поступила, думал он, теперь гора с плеч. Все-таки дочь при всем своем легкомыслии выдержала конкурс, ты ее недооцениваешь. К тому же, они с матерью пошли навстречу тебе, не стали собирать застолье, цени и благодари. А ты недоволен. Спрашивается, чем? Уж не тем ли, что родная дочь поступила, а какая-то Клара из аула опять провалилась? Да, представьте себе, и этим. Потому что Клара не «какая-то», она из персонала Малышева, заслуженного врача республики, он за нее просит, он за нее ручается, а ему не верят, на хлопоты его нуль внимания, чему тут радоваться?..