Одна волна схлынула, можно и успокоиться, но тут же другая волна наросла, повыше и помутнее, — зачем же его позвали сюда?
— Можно было бы мне сообщить! — сказал он с растущей досадой, чувствуя, что говорит не то, тревожно ему стало, будто пол под ним кренится, и он не знает, за что ухватиться. Зачем его пригласили на пределе любезности, для какой-такой беседы? — Разбираетесь, ковыряетесь втихомолку, а мне ни слова!
— Зачем, Сергей Иванович, сообщать вам про эту кляузу, отрывать вас от дела, мешать вашей работе? К нам порой такие сигналы поступают на честных граждан, что их расстрелять мало — они и жулики, и взяточники, и дачу строят не нетрудовые доходы, и воруют тысячами, и трех жен имеют. Мы все проверяем, обязаны. Если надо, принимаем меры, но если сигнал не подтвердился, стараемся не тревожить честных людей. Как раз на самых активных и деятельных, наделенных ответственными полномочиями, немало бывает всяких наветов, инсинуаций, с ними пытаются свести личные счеты, льют на них всякую грязь. Мы проверяем, ищем, где правда, где ложь, делаем выводы, выявляем анонимщиков, привлекаем к ответственности клеветников. А честных граждан, ставших объектом нападок, мы не оповещаем без надобности, зачем? Мы оберегаем их труд и отдых, стараемся не создавать излишней нервозности, тут мы с вами, с системой здравоохранения, можно сказать, смыкаемся. Так и в вашем случае. Разобрались. А потом, Сергей Иванович, у нас же есть закон, сравнительно новый, не все еще о нем знают — о статусе депутатов. Если раньше личной неприкосновенностью пользовались только депутаты Верховного Совета, то сейчас депутаты любого Совета, и сельского, и поселкового, пользуются личной неприкосновенностью.
— Понятно! — нетерпеливо перебил его Малышев. «В чем же тогда дело? Зачем он меня пригласил?»
— Без согласия органа, в который вы избраны, вас нельзя привлечь к уголовной ответственности.
«Тянет время? Готовит почву? Но для чего?» Малышев молча курил, сумрачно ждал, решив ни о чем не спрашивать. Напоминание о статусе как бы добавило ему солидности, призвало не суетиться, он молчал и чуть свысока, прищуриваясь от дыма, смотрел на Крухмального. А тот сплел пальцы в замок, шире расставил локти на столе и глянул прямо, сурово в спокойные глаза Малышева.
— Речь пойдет не о вас, Сергеи Иванович, и разговор, прямо скажу, не из приятных. — Он расцепил пальцы, откинулся на стуле и тоже закурил, затянулся дважды и со стуком бросил зажигалку в ящик стола. — Статус о личной неприкосновенности не распространяется на вашу жену, Малышеву Марину Семеновну. Есть основания полагать, что она замешана в серьезном преступлении. — Он положил сигарету на край пепельницы, устало сощурился, миссия его нелегка, огорчать Малышева ему не хотелось, но приходится. — Некто Зиновьев…
— Почему «некто?» — перебил его Малышев. — Известный в городе врач, хороший специалист, почему сразу «некто?»
— Прошу вас, выслушайте меня. Зиновьев, заведующий отделением патологии родов, производил незаконные операции по прерыванию беременности, получал за это взятки, а направляла ему пациенток врач женской консультации Малышева Марина Семеновна. Она же являлась посредником при даче взяток, как нами установлено, а также и сама получала взятки.
«Все правильно, абсолютно верно!» — сразу же ожгло Малышева. Слова следователя, как магнит опилки, мгновенно собрали воедино разрозненные прежде детали, ее звонки, поступки, покупки, высветила всю ее, он сразу все понял, убедился и принял, но — про себя, а вслух — неожиданно — усомнился:
— Так ли уж она виновата на самом деле?
— Это покажет суд, а мы пока ведем расследование.
— Зачем сразу суд?! — возмутился Малышев. — Надо еще доказать! — Теперь уже не слова следователя, встревожило его собственное несогласие, поперечность, ярость, накатило валом — не совладать.
— Она систематически направляла Зиновьеву женщин с большими сроками беременности. Она грубо нарушала инструкцию. — Крухмальный поднял листок из раскрытого ящика стола и заглянул в него. — Инструкцию о порядке проведения операции искусственного прерывания беременности, утвержденную Министерством здравоохранения.
— Она не могла прерывать беременности! — перебил его Малышев. — У нее совсем другая работа.
— Но она выдавала, как я вам уже сказал, направления к Зиновьеву. Инструкция в пункте два запрещает вмешательство, если беременность свыше двенадцати недель, вы, как врач, понимаете почему. Ввиду особого риска и вредного влияния на здоровье.