Вернулся, наконец, сосед — висячие мешки под глазами, но взгляд ясный.
— Вам приказано не вставать, — сказал он отчетливо, сильным не по возрасту голосом. — Сейчас она придет.
— Кто?
— Лечащий врач Алла Павловна.
Что за Алла Павловна? Кажется, анестезиолог есть такая.
— Фамилию ее не знаете? — голос его окреп, естественно, пора уже. Сегодня он полежит, а завтра домой.
— Родионова. Очень милая женщина.
Он такой не помнил, хотя хирургинь знает всех. Отшибло. Амнезия. У соседа, возможно, грыжа или аденома простаты, судя по походке. Она и оперировала, надо полагать.
— Хороший хирург? — спросил Малышев.
— Алла Павловна терапевт, довольно известный.
Вон как, довольно известный хирург не может вспомнить имени довольно известного терапевта. Старик опустился на свою койку и вытянул худые ноги в черных носках.
Рядом с кроватью столик на металлических ножках, сверху стекло (сразу всплыли осколки в подъезде), над столиком панелька с глазком и шнурок, дернешь — глазок зажжется и на посту у дежурной сестры раздастся трель. Дернуть надо и сказать, чтобы принесли одежду. Но сил нет… Закрыл глаза — ну что за морока, удар, «скорая», носилки, палата — до чего нелепо! Проснуться надо, стряхнуть наваждение и жить как жил… Шум в голове слитный, ровный, будто к уху приложили раковину, и не к одному, а сразу к обоим, и лежит вот рыло на подушке с двумя раковинами вместо ушей.
Вошла врач, она самая, надо полагать. Лицо знакомое.
— Добрый день, Сергей Иванович, — и еще по слогам, отчеркнуто: — Здрав-ствуй-те. — Улыбка не служебная, а как своему, коллеге, а он забыл, никак не вспомнит.
— Здрас-с… — ответил он невнятно, чувствуя усиление шума в ушах — кто же она? Сосед только что сказал ее имя, кажется, Эмма Ивановна? Он попытался подняться, но она быстро к нему шагнула, выставив руки вперед ладошками.
— Полежите, Сергей Иванович, нельзя пока!
Разве он сам не знает, что ему можно и чего нельзя?! — но все-таки лег.
— Спокойнее, пожалуйста, спокойнее.
— Да я и так спокоен! — возмутился он оттого, что она сразу увидела его волнение. — Вы полагаете, у меня есть причины для беспокойства?
— Как вы сразу, быка за рога. — Она снова слегка улыбнулась, но уже натянуто, тоже заволновалась. — Есть причины или нет причин, попытаемся выяснить вместе с вами. — На шее у нее фонендоскоп кулоном, зеленоватые трубки, под локтем черная коробка с тонометром. — Только не встречайте меня в штыки, ладно? Пока я вам ничего плохого не сделала, верно?
— Извините, непривычно. Дурацкое положение.
— Я понимаю. Совершенно здоровый человек и вдруг… — она осторожно смолкла, а он ухватился:
— Что значит «и вдруг»?
— И вдруг в больнице, мало приятного. Но вы же врач, должны понимать.
Черт побери, врач — это совершенно не то, что больной! Но ничего не сказал. Она смотрела на него отчужденно, уже без тени улыбки. Ей был нужен контакт, а он не мог овладеть собой, наскакивал и перечил, и все оттого, что не мог ее вспомнить. Может, сразу спросить, где встречались? Она ответит — на совещаниях, на конференциях кардиологов или пульмонологов, да мало ли где. Только оскорбит ее тем, что не помнит.
— Как вы спали, Сергей Иванович? — Она сняла фонендоскоп с шеи, коробку с тонометром положила рядом с ним на постели.
— Нормально спал. Если не считать того, как меня сюда волокли.
— Что сейчас беспокоит?
— Голова. Шум в ушах. Провал в памяти, не могу вспомнить, где мы с вами встречались?
— Это не провал, Сергей Иванович, просто мы с вами давно не виделись.
— Нет, провал, — сказал он упрямо. — Я вас забыть не мог!
Не вспомнить такую женщину — это черт знает что!
Она пожала плечами, достала тонометр, размотала манжету, но измерять давление не спешила, видно, ждала, чтобы он успокоился.
— Давно у вас головные боли, шум в ушах?
Ей нужен анамнез, чтобы заполнить историю болезни. А он не в себе и отвечать не хочется.
— Дайте вашу руку, доктор. — Он закрыл глаза. Протянул руку, ощутил ее теплую и покорную ладонь, положил себе на лоб, на глаза и как будто успокоился. — Когда вы меня выпишете?
— Скоро… — сказала она неуверенно, он понял, что она к нему подлаживается, успокаивает.
— Когда найдете нужным, тогда и выпишете. — Он пожалел ее, пощадил. — Как вас зовут?
— Алла Павловна.
— Правильно, Алла Павловна, я же знал. А с чем я поступил? — Он все это проговаривал медленно и не открывал глаз, но видел ее, по голосу чувствуя ее легкую растерянность. Она молчала, и он сам предположил: — Посттравматическая гипертония?