2. Организовать небывалый идеологический трезвон, состоящий из лживых обещаний и фальшивых лозунгов, для обоснования которых использовать якобы научную теорию. Их теория гроша ломаного не стоила, зато лозунги хорошо работали. Застряв в голове людей, эти лозунги (вместе с репрессиями) лишили способности и охоты к самостоятельному мышлению и действию.
Инерция психики такова, что эта порча, наведённая на русский народ до сих пор даёт о себе знать. А фигура Ульянова у определённой части населения нашей многонациональной страны, до сих пор вызывает к себе уважение, смешанное с восхищением. Один знакомый автора (не русский, конечно) выражает его в следующих словах: «Такую страну поставил раком!». Да, поставил, но почему, как? Как это сделал человек, который всю жизнь занимался «теоретическим» пустословием, подкрепляя его ложью и клеветой? Потому что очень сильный разрушитель кого угодно поставит раком. Вот она, правда о силах, приводящих в движение историю.
Первые два декрета, которыми большевики ознаменовали захват власти, были декреты о мире и земле. Декрет о мире положил начало Гражданской войне, и только этого и следовало ожидать, потому что Ульянов прибыл в Петроград с лозунгом: «Превратим империалистическую войну в гражданскую». За декретом о земле последовала продразвёрстка, изъятие излишков зерна у крестьян, голод в самых плодородных областях России и затем закабаление крестьян в колхозах.
Полным вздором был лозунг о «диктатуре пролетариата», истинной целью которого было развязывание неограниченного террора. Россия была крестьянской страной, рабочие промышленных предприятий были малочисленны и отнюдь не стремились устанавливать свою диктатуру. Ещё и потому, что их труд неплохо оплачивался, особенно квалифицированный. Такой рабочий жил в отдельной квартире, работая один, содержал большую семью с прислугой. Известно обращение делегации рабочих Путиловского завода в Думу с требованием остановить большевиков. И здоровое социальное чутьё их не обманывало: впереди их ждал голод в разорённом Петрограде, затем уплотнение и жизнь уже без слуг, еле сводя концы с концами. Крестьян ждали комитеты бедноты, раскулачивание, голод, коллективизация и новое закрепощение.
Страна вступила в эпоху беззакония: трибуналы руководствовались революционным чутьём и социалистическим правосознанием. Так была установлена военная диктатура, равной которой по жестокости и беспощадности не знала история. Очень кстати пришлось покушение на Ульянова: большевики воспользовались им, чтобы развязать «Красный террор». Позже тот же трюк был проделан с убийством (на почве ревности) Кирова. И потекли в лагеря «кировские потоки» репрессированных.
В помрачённом сознании Ульянова была лишь одна цель: захват власти и её безграничное расширение. «Уничтожение эксплуатации» и прочие утопии Маркса использовались Ульяновым, как удобное прикрытие, позволявшее придать его разрушительности мировой масштаб. В результате капиталистическая форма эксплуатации сменилась гораздо более жестокой, а народ на многие десятилетия попал в страшную кабалу и нищету. Уничтожение «своего» народа было государственной политикой большевиков. Делалось это с лёгкостью необыкновенной. Фактически был возведён в ранг закона такой нехитрый приём: достаточно было кого то просто объявить врагом, и человека уже нет! Вождь анархистов князь П. Кропоткин в ужасе от происходящего в разговоре с Ульяновым упрекнул последнего за то, что «он за покушение на него допустил убить две тысячи ни в чём не повинных людей. Но оказалось, — пишет в недоумении Кропоткин — что это не произвело на него никакого впечатления».
Кропоткин так же написал письмо Ульянову по поводу заложников-эсеров, которых было решено «беспощадно истреблять» в случае покушения на вождей Советов. Кропоткин пишет, что «такие меры недостойны людей, взявшихся созидать будущее». Ну да, не достойны, только верхушка большевиков вовсе не собиралась «созидать будущее», которое виделось простодушному Кропоткину.
У них было другое видение нужного им будущего. В первые дни переворота они не верили в то, что продержатся у власти более двух-трёх недель. Со временем этот срок увеличился, но они ещё долго чувствовали себя временщиками и всерьёз готовились к бегству из страны.