— Ех, курва дошка, — вздохнул Остап и расстегнул верхние пуговицы шинели, — надо было в штабе на обед оставаться, генерал Шухевич приглашал же. Нет, захотелось в «Метрополь», где тот «Метрополь»? Нет, нет, нет нигде, разбомбили мы с немцами.
— Бомбили, потому что должны были бомбить, — равнодушно ответил Дмитрий. — Я не собираюсь больше трезвым по этой Москве ходить.
— А что делать?
— Где-то должны быть у них прітони, или как там они свои гадюшники называют.
— «Малины», — с ентузіязмом ученика-отличника сказал Остап. Походили еще полчаса и попали на стихийный базарчик. Прошлись сквозь толпу — бесполезно. Никто ничего путного не продавал. Какие-то бритвы тупые, жестянки с мясом времен Первой мировой войны, мыло немецкое и финское, сало «украинское» — некий субстрат, профанировал саму идею этого благородного продукта, часы разных фирм и стоимости — от золотых швейцарских до мельхиоровых «Сказ об Урале», шелковые женские чулки — все без исключения «из Франции», сахар действительно украинский, обмундирования всех армий мира и, конечно, примусні иглы. В целом, как на военное время, базар был очень беден — оружие никто не продавал, курвы все были какие-то жалкие, підтоптані и ужасно разрисованные, алкоголя не было.
— Да это вроде и не базар, дідькове семена, — вскипел голоден и трезв Остап.
Неожиданно появился человечек, неопределенного возраста, одет в итальянскую шинель и советскую шапку-ушанку с невицвілою пятиконечной пятном на месте красной звезды, как не странно, выбритый и без физических ганджів, то есть с двумя ногами, руками и глазами. Подозрительно.
— Шо господа-офицеры шукают? — спросил, старательно стремясь говорить на украинском, но с заметным московским акцентом.
— Уходи, старик, — огрызнулся Дмитрий. Но Остап остановил его и потянул мужчину за рукав к себе:
— Не помешало бы вінца випіть.
— Вінца нет, а спірта — хоть залєйся, — живо ответил московский человек.
— Что, Дмитрий? — спросил Остап тоном, из которого все было понятно.
— Ладно, старик, веди, — рявкнул Дмитрий на москвича.
— Прошу за мной, господа, — вежливо пригласил человечина офицеров. Пошли вдоль деревянных лотков и вошли в какой-то небольшой барак. Было тускло.
— Настасья, — крикнул мужичонка куда-то в глубину и уже другим тоном:
— Прошу, господа.
В помещении появилась женщина в фуфайке и платке крест-накрест, она принесла фонарь «летучую мышь» и повесила его над столом.
— Настасья, — обратился к ней человечек, — у нас гости, випіть жєлают, собєрі-ка што надо на стол. Спирт запівать будєтє? — спросил украинских офицеров.
— А как же, — удивился Остап. — Сифон давай и льда.
— Сифон? Вань, чо он? — спросила Настасья и удивленно посмотрела на мужичка.
— Воды кадушку прінєсі, дура — крикнул Вань. — Садитесь, господа, — фальшиво улыбнулся до офицеров. — Литр спірта — три райхсмаркі, плюс закусь, вода, ну, то-другоє — для начала пять марок.
— А гривны пойдут?
— Е що лучшє, — обрадовался Вань. Остап дал ему пятигривневую синюю асигнацію. Вань долго рассматривал ее к свету и спросил наконец:
— А это кто, Богдан Хмєльніцкій? Он завєщал нам дружите, Россию с Украіной, то есть, а вы на нас напалі.
— Ето вы на нас напалі, — улыбнулся Остап, — вы напали на Украину еще в 1918 году, а теперь просто мы победили. Не повезло вам, старый. Ну, давай, наливай.
Настасья поставила на стол бутыль со спиртом, деревянное ведерко с водой, две алюминиевые кружки, металлическую миску с квашеной капустой, небольшую солонку с солью. Все.
— Прошу, господа, — приветствовал гостей Вань. Дмитрий с Остапом неловко взглянули друг на друга.
— Ты вот што, — сказал Дмитрий, — ты, Ваня, давай первый хильни. А мы потом.
— Что-то я вас не пойму, — удивился Вань, — или нет довєряєте, или угощаєте.
— Угощаєм, угощаєм, — успокоил его Остап.
— Ну, тогда другоє дело. — Вань взял еще один алюминиевый кружку, наполнил его до половины спиртом, встал:
— Ну, господа. Нєсмотря ни на што, — за русско-украінскую дружбу.
— А почему бы и нет? — согласился Дмитрий. — Пей, Ваня.
Ваня выпил спирт, зачерпнул воды из ведерка, взял пальцами немного капусты из миски, заел.
— Вилок, господа, ізвінітє, нет, прішлось продать, так что — руками.
Дмитрий и Остап вынули ножи с бросовым лезвиями, щелкнули предохранители, зловеще засверкали острия. Вань перестал жевать, Настасья ойкнула.
Остап улыбнулся, положил свой нож на стол, а Дмитрий клюнул своим капусту в миске. Вань нервно засмеялся.
Выпили спирта, запили водой, причем Дмитрий развел свой еще в кружке, а Остап потребил чистый. Ели ножами капусту. Выпили еще, а потом еще. Через некоторое время оказалось, что капуста очень вкусная, вода — холодная, спирт — хороший. Неразведенный, очищенный. Ваня — интересный, інтелігентний собеседник, а Настасья — красивая кокетливая дама, правда, немного таинственная, но это лишь добавляло ей шарма. Блоківська незнакомка.
— Настасья, садись возле меня, — вяло говорил Остап и пристально присматривался своими посоловевшими глазами к этой московской дамы. Глаза у Остапа, за трезвения серо-голубые, теперь стали блеклыми и пустыми, как у дохлой рыбы, а карие живые Дмитрию глаза заблестели и налились кровью.
— Садись, Настасья, а, — заговорил по-русски и Дмитрий.
— Я стєсняюсь, — глазки строила из-под платка, натянутой на лоб, Настасья.
— Знаешь, Дмитрий, я во Львове был тоже Настасью, — рассказывал покрасневший Остап, забыв уже про московку. — Скорее, она — Настя, имеет очень красивые сиськи, круглые и высокие, она закончила школу госпожи Алины с отличием — это такой вуз, готовит очень висококлясних профессиональных шлюх, то эта моя Настя в любощах имела квалитет, глупая и вместе с тем была, как пробка. Я, Митре, знаешь, натура поэтическая, эту руку видишь?
— Вижу, — мрачно ответил Дмитрий. — И я такую же имею, ну и что?
— Нет, — возражал Остап, — у тебя не такая. Ты своей что делаешь?
— Как что?
— Ну что, москалей режешь?
— Ну вот, опять против москалєй, чєрті, — добродушно вмешался Вань, — а пили за дружбу.
— Ну, врагов режешь, — исправился Остап.
— Врагов Неньки Украины и Матушки России, — специально для Ваня добавил Дмитрий. — Вот.
— Вот я и говорю — ты своей десницей мос… врагам глотки режешь…
— Режу, потому что есть за что, — сказал Дмитрий.
— И я режу, — категорично заявил Остап, — но еще и этой рукой стихи пишу.
— А я вот на балалайкє, — не выдержал Вань.
— Итак, я натура поэтическая, — зігнорував Ваня Остап, — и в перерывах между оргазмами…
— Вань, а Вань, а что такое оргазм? — спросила нервным шепотом Ваня Настасья.
— Молчі, дура!
— Я, Дмитрий, когда лежу с любовницей после того, люблю стихи читать — Антоныча, Ольжича, Маланюка, порой свои… попытки… поэтому раз с этой Настей, что имела диплом с отличием от госпожи Алины, лежим после всего, и я начал читать что-то модерное, а она как схватится — Остап, мол, тебе плохо, что тебе льда принести?! Я тогда кое-что понял. Митре, знаешь, там про свиней перлини, принеси, кажу, сифон, лед и бутылку рома. Принесла, выпили мы, и от того времени я между оргазмами пью ром и сельтерскую воду, или коньяк, но никогда не пью вино и не читаю курвам стихов.
Выпили еще спирта, доели капусту. От голода опьянения уже не приносило эйфории, а возбуждало какую-то непонятную ярость.
— Настасья, садись ко мне! — крикнул Остап. Дмитрий вышел на улицу, было уже темно, серо, сыро и гнусно. Надо виблювати, подумал, потому что останемся навеки в этом Ваня, надо хоть немного протрезветь. Рвал изо всех сил, засунув два пальца в горло.