Дмитрий вытащил еще одну бутылку из чемодана, немец выставил шоколад с орехами. Пили и делили Венгрию. Первым отошел румынский майор, он залез на верхнюю полку и со словами «Хорти — за Урал, на историческую родину!» уснул. Но тут проснулся мадьяр. Он долго шелестел по-мадьярском и страшно крутил глазами, наконец каліченою немецком спросил:
— Где я? И какое сегодня число?
— В поезде, господин капитан, маршрут «Киев-Москва». А если вы на дефиляду, то успеете, без нас не начнут, — успокоил его Дмитрий.
— Капитан от кавалерии Иштван Берталан, — представился мадьяр он был еще молод, но кончики усов хорошо смазанные и тщательно закрученные кверху.
— Оберштурмбанфюрер СС Пельке, — бросил немец.
— Хорунжий Левицкий, — сказал Дмитрий.
— Майор Василе Маріцану, — сказал румынский офицер и проспал дальше.
— О, и союзнички здесь, — оскалился мадьяр. — Не погребуйте токайским, господа. — Он немного попорпався в своем рюкзаке и поставил на столик две бутылки токайского вина. Дмитрий добавил колбасу, немец — шоколад с орехами. Пили деликатно, но конкретно опьянели.
— Я что вам скажу, господа, то, что я лопнул господина эсэсовца в зубы, — мадьярский капитан благородно поклонился в сторону немца, — это совсем неправильно, я ціляв у ту румунську пику, что там хиреет на верхней полке. Напилась, как свинья, и хиреет. Вообще они, румыны, страшно пьют. Эх, если бы не союзнички — железные мадьярские полки маршировали бы по их большом селе — Букарешті. Трансильвании они хотят! А Волощини в исторических границах нет?
— Мы им покажем исторические границы. Вскоре и Сучавский уезд, и Мараморощина воссоединятся в единой украинской семье, — поддержал мадьяра Дмитрий. — Мы им покажем ворбеште, мы им… А ты что, немцу, скажешь? — обратился к эсесовцам.
— Покажите, господа, чего там, фюрер говорит, что с маршала Антонеску такой же стратег, как и с маршала Ворошилова. Им взводами командовать, и то на парадах, а не в окопах. Потому что румыны уже показали, чего стоят, под Одессой. Если бы не дивизии СС…
— И четыре украинские полки, — хитро улыбаясь, добавил Дмитрий.
— Э, что там теперь славу делить, — вмешался мадьяр, — мы все победители, кроме этих, конечно, — он пренебрежительно кивнул в сторону румына. — Мы разбили большевистского паука, а эти (тот же жест) примастились к чужой славе. Зря мы с ними так. Их надо в резервацию.
— А что, огородить несколько уездов вокруг их Букарешта, — поддержал идею немец.
— А охрану набрать из буковинских украинцев, — добавил Дмитрий, — чтобы знали…
Сломался немец. Он посерел, как мыло из человеческих костей, хотел блевать, но передумал и залез на вторую верхнюю полку.
— Что, может, будем спать? — спросил Дмитрий Иштвана.
— И надо…
Начал блевать с верхней полки немец. Дмитрий вызвал проводника, и, пока тот убирал эсэсовское блевоты, пришел в себя румынский майор. Он долго прихорашивался перед зеркалом и, наконец, брезгливо кивнув в сторону немца, сказал:
— Это и свинья говорила, что я ношу корсет и крашу губы? У-у-у! Убил бы! Дикари! И кто их научил этому словечка «юберменш»? Подонки они, и пить не умеют.
— Чего не умеют, того не умеют, — поддержал румына мадьярский капитан. — И вообще, почему это они в вожди лезут? И без них большевиков бы разбили.
— А что? — тряхнул чубом Дмитрий. — Наложили свою малокровну лапу на нашу украинскую победу. Злодійчуки!
— Воруют все, что могут! — кипел румын.
— Учат, как жить, — брызгал слюной мадьяр.
— Арийское первородство присвоили, — злился Дмитрий.
— Я вам скажу, панове, так, — разошелся румын и с шумом поставил на стол бутылку цуйки. — От этих немцев одна морока. Ригають в купе, новый порядок в Европе устанавливают, гакенкройци везде поразвешивали.
— Действительно, что они имеют к древнего символа — свастики, солнечного знака, эмблемы истинных арийцев, то есть нас, украинцев, а они, німаки, что к нему имеют? И ни хрена не имеют, — твердил вместо заедать цуйку Дмитрий.
— Подонки! — сказал мадьяр.
— Ублюдки! — поддержал румын.
— Перевертыши! — добавил Дмитрий.
— Меншовартісні! — бросил мадьяр.
— Ничтожества! — процедил румын.
— Быдло! — рявкнул Дмитрий.
— Представляете, они едят свиные ноги! — произнес брезгливо мадьяр.
— Мамалиги в глаза не видели, — пренебрежительно бросил румын.
— Сало! — взорвался Дмитрий. — Сало на хлеб мажут. Взглянув друг на друга, мадьяр, румын и Дмитрий чокнулись стаканами и почти хором сказали по-русски:
— Сволочи!
Проснулся оберштурмбанфюрер СС Адольф Пельке.
— Кто сволочи? — спросил безразлично.
— Кто, кто? Большевики! — сказал румын.
— Действительно, это на русском языке что-то вроде наше ферфлюхтер швайн, или как там?
— Да, господин полковник, — пробормотал мадьяр.
— Рюмку цуйки? — спросил Дмитрий.
— Охотно.
Все выпили. Заедали молча. Потом снова пили. Впоследствии, когда Дмитрий возвращался из тамбура, он услышал разговор своих милых попутчиков, что неслась из-за чуть приоткрытых дверей. Он стоял, слушал и радикально трезвые.
— Говорю вам, это покручи поляков и москалей! — кричал румынский майор.
— Нет, — визжал мадьяр, — это нечто среднее между цыганами и жидами, а разговаривают на прогнившей словацком.
— Их мы будем разводить на фермах. Как кріликів, — мечтательно лепетал немец.
— Они живут в землянках, а питаются корнями, — говорил румын.
— Одежды не знают, ходят в шкурах, — твердил мадьяр.
— Ими мы будем пахать, чтобы не мучить лошадей, — дальше немец мечтал.
— Они дошли до того, что пробовали намекать, будто Буковина, Бессарабия и вся Транснистрия аж до Таганрога не исконная румынская земля, а что-то имеющее к их так называемой Украины, — вычитывал как из писаного румын.
— И никакой Украины, господа, нет, не было и быть не может, — говорил немец, — будет райхскомиссариат, который мы с фюрером пока условно называем «Украина». Впоследствии все это будет Великонімеччина, от Атлантики до Урала.
— Подкарпатье — нам! — крикнул мадьяр.
— Вам, вам, — успокоил его румын, подливая цуйки. — Подкарпатье вам, а Трансильвания — нам.
— А тех извергов, что там живут, — в конюшнях держать! — верескнув немец.
Здесь Дмитрий сквозь алкогольный туман утямив, что говорят они не про что-то другое, как таки про Украину и украинцев. Первым молниеносным желанием было ворваться в купе и тремя точными вышколенными приемами вернуть эти три глупые союзнические головы в позе «искреннее удивление». Он уже схватился за щеколду, как мозг обожгла молниеносная мысль: «Если этот немота так говорит о нас, то этого не может не знать большой фюрер Адольф Гитлер. А если он это знает, — а Гитлер о своих есесманів знает все, — и этот болван, вместо того, чтобы гнить в земле, едет на дефиляду, то большой фюрер… Да быть этого не может! А может… Может, Гитлер такого же мнения об Украине и украинцах? Га?»
Дмитрий вон протрезвел и медленно, как лунатик, вошел в купе. Попутчики замолкли, в них почему-то вдруг появился аппетит. Немец с откровенным страхом осматривал здоровенную Дмитрову постать. Румын ел ветчину и внимательно смотрел в окно, мадьяр ковырялся в зубах ножом с надеждой отыскать там хотя бы крошку конины.
Дмитрий молча улегся на верхней полке и думал. Он давно уже не верил союзничкам румынам и мадьярам, презирал маршала Антонеску и адмирала Хорти. Но Гитлер?! Адольф Алоизович? Большой фюрер
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КАРТА ЕВРАЗИИ В НОЯБРЕ 1941-го
Еще в начале 1940-го года политическая карта Евразии и Азии выглядела так где, как она сложилась после Первой мировой войны. Хотя в Польше уже не было. Была территория вокруг Варшавы и Кракова, которая целомудренно на советских картах называлась «Зона государственных интересов Германии». Не відшуковувалась также уже и бывшая Чехословакия. Зато можно найти независимую державу Словаччину, а там, где некогда была Чехия, уже — германский протекторат Богемия и Моравия.