Другие, как, например, Лилия Шевцова, просто сетовали по более чем очевидным поводам: мол, худшая ошибка Ельцина «была в том, что он не создал сильных политических институтов и не ввел стабильных правил игры» [26] . Питер Реддуэй и Дмитрий Глинский выбрали, возможно, несколько покровительственный тон: «Ельцинский режим настойчиво пытался взять бразды правления в свои руки, но при этом оставлял без внимания вопрос легитимности власти. Из-за этого страна попала в своего рода порочный круг: власть приобретала все более автократичный и централизованный характер, но при этом способность реально управлять правительство постепенно утрачивало» [27] . И так далее. Во всех этих наблюдениях есть, конечно, своя доля истины, но в целом их авторы либо сильно преуменьшают, либо вообще отрицают значение того, что, несмотря на наличие всей необходимой внешней атрибутики, госаппарат Ельцину достался крайне слабый, а механизмы для принятия эффективных решений у него практически отсутствовали.
Опубликовал недавно новый полемический очерк и Эдвард Лукас («Новая холодная война: почему Кремль представляет угрозу и для России, и для Запада»). Признавая, что Россия добилась огромного экономического прогресса, Лукас в то же время неоднократно, хотя и не очень убедительно предупреждает, что она вместе с этим провоцирует новую холодную войну: «...мы имеем дело с людьми, чья цель – причинить нам вред, ущемить и ослабить нас. При этом главное их оружие – деньги – одновременно и наше самое слабое место. Поэтому сегодня нам надо опасаться уже не огневой мощи советской военной машины, а хранящихся в их сейфах десятков миллиардов долларов». По мнению Лукаса, Россия теперь энергично и напористо использует свои огромные природные богатства и финансовые резервы, чтобы укрепить свое влияние, и этому ее агрессивному напору никто, кроме США и Великобритании, даже не пытается сопротивляться. Этот аргумент весьма далек от реальности. Но тем, кто все еще живет старыми представлениями о мире, он, конечно, придется по вкусу.
Мнение гораздо более правдоподобное, нежели отмеченные чувством собственного превосходства и сильно политизированные взгляды Лукаса, предложил Стивен Коткин: «Россия при Ельцине либеральной демократией не являлась, но и при Путине она к тоталитаризму не возвращалась» [28] . Коткин далее отмечает: «О России сложилось очень неверное представление, основанное на двух прямо противоположных друг другу мифах. Первый, западный миф заключается в следующем. Хотя при Ельцине в стране воцарились хаос и всеобщее обнищание, на Западе тем не менее сочли, что в России появилась в первом приближении демократия, а ныне Путин якобы ее зарубил на корню. Вообще-то, с такой легкостью можно порушить только карточный домик, а никак не всерьез построенное здание. И тем не менее в эту небылицу об утраченной российской демократии дружно верят осиротевшие без старого врага ветераны холодной войны и более молодое поколение русоведов, из коих многие сами вдохновенно поучаствовали в строительстве той иллюзорной демократии в России, а теперь во всем разочаровались (и стали преподавателями).
Второй миф бытует в России. Там верят, что единственной некоррумпированной, патриотичной и способной навести порядок организацией, унаследованной от советских времен, был КГБ, и потому считают, что экономическую либерализацию обеспечили путинские соратники из спецслужб, хотя на самом деле либеральные реформы пробивали те в его окружении, кто к КГБ никогда отношения не имел».
Дэвид Хэнсон (Университет штата Индиана) отметил еще один важный момент, который отличает российскую посткоммунистическую революцию от всех остальных и одновременно затрудняет правильную оценку ее собственного революционного начала. Эта российская революция впервые в истории была сознательно нацелена на режим, уже и так официально признанный «революционным». Ведь Советский Союз свои цели и задачи заявлял именно как революционные. Даже Горбачев упорно настаивал, что его перестройка продолжала и развивала «ленинские» революционные традиции и возрождала идеалы большевиков образца 1917 года. В результате, когда действительно революционные силы начали при Горбачеве расшатывать советскую систему, назвать их открыто «революционными» было бы странно. Эта и многие другие двусмысленности случившейся «антиреволюционной революции» до сих пор сильно усложняют России жизнь.