Не церемонясь, Алексей принялся ногами переворачивать тела на спину, выискивая Мишу Куприянова. Наконец, перевернув очередное ватное тело, он увидел знакомые черты. За проведенные в изоляторе пару месяцев на казенных харчах, без инъекций всякой дряни и под худо–бедным, но все же присмотром врачей, Миша даже поправился. По крайней мере, выглядеть стал свежее, лучше чем в сентябре, когда они с Пашей его туда определили. Так что, какой бы странной не казалась изначально просьба Лидии Павловны, определенный смысл в ней все же был. Ему бы теперь в больницу, но…
Перед глазами снова встала картина с телом его матери на полу, и всю жалость как ветром сдуло. Алексей тяжело задышал, закипая, его наполнила злость, желание мести, он схватил левой рукой Мишу за свитер на груди, приподнял, притянул к себе, занес кулак для удара…
Болтающееся, совершенно безвольное ватное тело. Словно кукла. Не оказывающая никакого сопротивления. Мирно улыбающаяся чему–то там в своих наркоманских грезах. Алексей никогда в жизни не бил беззащитных. Потому засомневался и сейчас. Да и чего будет стоить его месть, если его противник просто не поймет что к чему?
– Давай, прибьешь ты его, и сам сядешь, – раздался голос Павла за спиной. – А он и так уже не жилец. Ходячий труп. И стоит он того?
Конечно, Павел был прав. И Алексей понимал это. Чувство безысходности накатывало лавиной, потому он отпустил тело Миши на пол, засадил своим кулачищем в стену так, что та зашаталось, и взревел в голос. А затем повернулся к Паше:
– Паша, – проговорил он, чуть слышно. – Это же мы убили ее. Понимаешь? Мы.
– Кого? – настороженно отозвался Павел.
– Маму его. Лидию Павловну. Когда его закрыли.
– Нет Леха, – спокойно, но с железными нотками в голосе, ответил Павел. – Не мы.
– А кто? Ведь убивает не только тот, кто ножку от стола в руки взял. Но еще и тот, кто надоумил…
– Послушай меня. Его не мы надоумили. Он сам так решил. А она умерла не из–за нас. А из–за системы в целом.
– Что ты имеешь в виду? – с раздражением отозвался Алексей. – Какая, на хрен, система?
– Наша. Судебно–исполнительная. Ты же сам прочитал, у него СПИД. И еще целый букет не менее интересных болезней в придачу. Да у них у всех наверняка, – Павел обвел взглядом всех наркоманов, – так что ты руки помыть не забудь. Я вон там только один шприц наблюдаю, ты тоже? Но мы об этом не знали же изначально?
– При чем здесь это?
– Да при том, Леха. В изоляторе у него взяли анализы. Выявили ВИЧ. И эта информация легла на стол судье. В виде заключения о его медицинском состоянии.
– И что? – Алексей продолжал не понимать, куда ведет мысль его товарищ.
– Никому смертность на зоне не нужна. Там тоже показатели. Ему выписали условное, вроде и наказали, и гуманно поступили. Дело в архив, все довольны. А его отправили подыхать домой.
– Но как же? Они же отправили его назад, под одну крышу к потерпевшей! К заявителю то есть! Очевидно же, что… – Алексей запнулся, что толку было продолжать? Да и его товарищ прекрасно все понимал.
Павел вздохнул, подошел к Алексею, положил руку ему на плечо. Затем произнес:
– Просто есть люди, которым цифра на бумаге гораздо важней человеческой жизни. Ее убили не мы, поверь. И смирись. Мы не можем ничего изменить. Ни здесь, ни там. Пошли отсюда.
Алексей послушно побрел за увлекающим его на выход Павлом, бросил взгляд назад.
– А они? – спросил он Павла.
– Куда они денутся? Уйдут что ли? Наши уже едут, сгребут всех.
– А что толку, его же опять отпустят…
– Если убил он, то… За убийство уже не отпустят. Кроме того на нем условное, которое он нарушил. Однозначно социально опасен. Поедет в Сибирь, там и закопают.
– А если не он?
– Значит убийство в группе по предварительному сговору. У него мотив есть, да такой, что не отвертишься. Скорее остальных отпустят, чем его.
– Понятно…
– Пошли–ка к машине, у меня там аптечка, ты вон руку разбил, кровь сочится. Йодом смажу.
– Да ладно, – отмахнулся Алексей, – царапина же.
– Не спорь, надо. Царапина–то царапиной, только в этом рассаднике еще не хватало какую бытовую болезнь подцепить, а потом перед женой объясняться.