— Пора идти! — послышался чей-то голос. — Сейчас подадут второе блюдо.
На второе подали зобную и поджелудочную телячью железу с баклажанным соусом, суп из капусты, любимые колбаски Федерико и фаршированного гуся по-ломбардски, посыпанного толченым миндалем, тертым сыром, сахаром и корицей. Очень аппетитно выглядела также гусиная печенка, вымоченная в вине и сдобренная медом.
— М-м-м! — простонал Федерико и, протянув мне поднос, приказал: — Скорее!
Руки у меня тряслись, как с похмелья. Я попробовал кусочек мяса, ложку супа из капусты и откусил кусочек колбасы. Ничего особенного. Значит, гусь! Ну конечно, гусь! Федерико любил гусятину, это знали все. Я снова глянул на Эмилию с Пией. Обычно они вели себя за столом громко и шумно, но сейчас притихли, явно не желая привлекать к себе внимание.
Гуся поставили перед Федерико. В наступившей тишине раздавалось лишь чавканье гостей да шум дождя, барабанившего по окнам. Джованни почти ничего не сл. Над горами громыхнул гром.
— Еще вина! — крикнул Федерико, вытирая рот рукавом.
Я боялся, что, если он велит мне попробовать остальные блюда, я умру от страха. Откусив кусочек гуся, я сунул его под язык, готовый выплюнуть при малейшем подозрении. Когда я протянул поднос Федерико, он даже не взглянул на меня. Бьянка жадно поглощала то, что было у нее на подносе.
Я вдруг подумал, что если умру, то никогда больше не увижу Миранду. Мне необходимо было увидеть ее прямо сейчас, и, поглощенный этой мыслью, я перебил Федерико.
— Досточтимый герцог! — воскликнул я, показав жестом, что вот-вот описаюсь.
— Нет, — заявил Федерико и громко рыгнул. — Погоди до десерта.
Кристофоро сам внес в зал поднос с пирожными. И тут я понял: это десерт! Идеальное блюдо для того, чтобы подсыпать яд! Все знали, что Федерико любит сласти больше, чем гусей и каплунов вместе взятых. Каждому из присутствующих подали пирожные, испеченные в виде бобов и маленьких скелетиков из миндальных орехов и сахара.
— Ossi da morte! [34] — улыбнулся Федерико. И протянул мне поднос. — Живо! — сказал он, нетерпеливо облизывая слюну с жирных губ.
Сверкнула молния. Снова громыхнул гром, Нерон залаял.
Я взял пирожное. Интересно придумал этот горбун! Скелетики… Я решил, что голову есть не буду, потому что головы любит Федерико — и любой, кто хоть немного пожил во дворце, как Алессандро, например, это знал и вполне мог положить туда яд. Я поднес ко рту крохотную ступню. И вдруг увидел, как с другой стороны зала на меня уставился Томмазо. Лицо его застыло, словно маска. Я понюхал фигурку, не в силах заставить себя открыть рот.
— Давай! — рявкнул Федерико.
— Ваша светлость! У меня есть основания предполагать, что Кристофоро…
Федерико бросил на меня такой злобный взгляд, что у меня слова застряли в горле.
— Ешь! — прорычал он.
Пия с Эмилией смотрели на свои фигурки. Джованни Иалил себе вина.
— За здоровье Миранды! — шепнул я и откусил у скелетика ступню.
Не помню, была она сладкой или нет. Я проглотил ее. За окном сверкнула молния, осветив желтые зубы, маленькие пронзительные глазки и надменные носы. Гром потряс фундамент замка, залаяли все собаки. Я сглотнул слюну. Мое горло! Я схватился за шею. Руки у меня дрожали. Тело сотрясалось, словно что-то пронзило его. Я поднял руку и показал пальцем:
— Джованни!
Изрыгая проклятия, я отпрянул назад, наткнулся на слугу и упал на пол, прижимая к животу колени и выгибая спину, как это делала отравленная кошка. Я задыхался. Мой язык молил о воде! Воды, воды! Я не мог совладать со своими ногами. Чтоб им пусто было! Они дергались взад-вперед, как бешеные. Я закричал. Стулья полетели на пол, стол перевернулся и встал на дыбы. Я услышал, как Федерико грозным голосом позвал Кристофоро, как визжали Эмилия и Пия, заглушая громовые раскаты. А потом раздался сабельный звон и такие душераздирающие вопли, от которых у меня застыла кровь.
По залу пронесся ветер, смешиваясь со вздохами умирающих. Чьи-то руки попытались меня поднять. Я поскользнулся и упал в лужу крови. Меня подняли снова и унесли из зала в комнату. Слуги бросились врассыпную, кто куда. Доносились крики и стоны мечущихся по коридорам людей. Потом дверь открылась, и я услышал два голоса.
— Боже правый! Ты когда-нибудь такое видал? — Я не сразу узнал дрожащий от страха голос Пьеро. — Он только в лицо нанес ей шесть ударов!
— И ее матери тоже, — отозвался Бернардо.
— А Кристофоро-то за что?
— Раз Уго отравился, стало быть, Кристофоро поменял скелетики.
— Но зачем?
— Не вижу никакого смысла. А как Алессандро?
— Он все еще умоляет его пощадить.
— А Джованни?
— Кто знает?
Шаги приблизились к моей кровати. Очевидно, Пьеро склонился надо мной, потому что я вдруг почувствовал запах жира, которым он смазывал волосы. Мне пощупали шею.
— Еще дышит.
Пьеро приподнял мне веко, затем другое и пристально вгляделся мне в глаза. Потом нагнулся послушать мое сердце, и запах жира от его лысой головы ударил мне в ноздри. Меня чуть не стошнило. Рвота подступила к самому горлу, но я не решился блевануть. Я сед и, вспомнив историю о Сократе, выдавил дрожащим голосом:
— Отдайте Томмазо десять скудо, которые я ему должен. После чего снова, как мертвый, упал на подушки.
— Что он сказал? — удивленно прошептал Бернардо.
Тут дверь отворилась, и Миранда с криком: «Ваbbо! ВаЬЬо!» — бросилась мне на грудь.
Она кричала так жалобно, что у меня разрывалось сердце.
— Дьявол борется за его душу, — сказал Бернардо. — И дьявол побеждает.
— Нет, babbo, нет! — крикнула Миранда.
— Так ему и надо! Он все испортил, — проворчал Бернардо, выходя за дверь.
Я услышал, как Пьеро шепчет Миранде:
— Пойдем со мной. Я дам тебе оливкового масла. Если ты вольешь ему в глотку масла, то, возможно, спасешь его.
— Скорее, прошу вас! — взмолилась Миранда.
— Не беспокойся, — хихикнул Пьеро. — Он выживет. Из коридора все еще доносились шаги снующих людей, крики и стоны. Слуги, заскочив посмотреть на меня, тут же убегали, будто опасаясь что-нибудь пропустить. Вскоре Миранда вернулась, приподняла мне голову и влила в рот оливковое масло. Через пару минут у меня началась такая рвота, что я мог бы изрыгнуть самого Иону. Миранда смеялась сквозь слезы и целовала меня.
— Babbo жив! — твердила она.
В комнату зашел Томмазо, брезгливо отвернувшись от моей блевотины.
— Что стряслось? — подозрительно спросил он.
— Что стряслось? — выдохнул я. — Дурак! Меня отравили!
— Еда Федерико не была отравлена, — нахмурился Томмазо.
— Нет, была! — сердито отрезала Миранда. — Что ты несешь? Babbo чуть не умер!
Она едва не набросилась на него с кулаками, но я прошептал:
— Принеси мне, пожалуйста, кусочек хлеба, Миранда!
Как только она вышла из спальни, я спросил:
— В чем дело? Ты же сам сказал мне: «Яд!»
Томмазо изумленно уставился на меня широко раскрытыми глазами.
— Да ты что? Будь еда Федерико отравлена, я предупредил бы тебя. Он отравил их пирожные!
Господи Иисусе! Выходит, все наоборот! Теперь я понял, почему Федерико не скупился на подарки и почему он был так удивлен, когда я в корчах упал на пол. Он собирался отравить Джованни, Эмилию и Пию, и то, что я притворился умирающим от яда, спутало ему все карты. Однако я по-прежнему никому не мог открыть правду.
— Но почему герцог убил Кристофоро? — спросил я.
Томмазо пожал плечами.
— Очевидно, он подумал, что Кристофоро предал его.
— Разве не Алессандро…
— Алессандро работал на герцога с той самой минуты, как приехал.
Откуда Томмазо это знал? Желая убедиться, что меня не заманивают в западню, я сказал:
— Мне действительно стало плохо! И косточка у меня в руке потеплела…
— Дай-то Бог, чтобы Федерико поверил тебе! — фыркнул он в ответ.
Федерико сидел за столом в доспехах, с саблей на боку. Я никогда раньше не видел его в военном обмундировании и сразу понял, каким грозным он кажется в бою врагам. За ним стояли Бернардо, Чекки и Пьеро. Алессандро не было — Федерико заточил его на время, пока не разберется в точности, что же произошло. Я медленно подошел к герцогу, поскольку совершенно обессилел от рвоты. Когда я встал перед ним, он вдруг вскочил, схватил меня обеими руками за шею и поднял вверх.