— И все-таки ты попробуешь мои блюда!
— Сегодня вечером, ваша светлость — но только сегодня, — я все еще ваш дегустатор.
Луиджи воткнул в лебедя длинный двузубец, поднял его, отрезал шесть ломтиков грудинки и полил их соусом. Я подцепил кусок своей вилкой и поднес его ко рту. От запаха у меня закружилась голова. Луиджи положил туда фенхеля — в точности сколько нужно. Я открыл рот и положил ломтик на язык. Мясо было теплое, нежное, сочное.
— Уго плачет! — крикнул Федерико, и гости покатились со смеху.
— Это слезы радости, — сказал Чекки.
Я прожевал маленький кусочек.
— Мясо не только не отравлено — оно великолепно!
— А теперь ты должен есть! — сказал Федерико.
Наконец-то настал тот вечер, которого я так долго ждал!
Я начал с жаренных на вертеле перепелов. Они были божественны. Жаворонки и фазаны — еще лучше. Печень в чесночном соусе — превосходна. У меня кончились слова еще до того, как подали первые блюда. А потом были баклажаны, каплуны в лимонном соусе, подносы с макаронами и поджаренными до аппетитной корочки колбасками. Свинина оказалась чуть пересоленной, хотя и очень сочной, зато жареные кормовые бобы хрустели, как весенние заморозки. Я съел целое блюдо телячьих мозгов и даже не одну, а две порции риса с миндалем.
Я тщательно прожевывал и смаковал каждый кусочек, восполняя все трапезы, которые пропустил.
— Он ест как будто в последний раз, — проворчал Бернардо.
Чекки глянул на меня и поднял бокал за мое здоровье. Я выпил множество кубков вина и даже, улыбнувшись кардиналу Джованни, обменялся с ним парой реплик. Миранда сверкнула на меня глазами и одернула платье так, чтобы еще больше обнажить грудь.
Улучив момент, когда Федерико отвел от нес взгляд, я сжал руку Миранды и прошептал, что, хотя она меня ненавидит, я люблю ее больше жизни.
— Если бы мне пришлось умереть ради тебя тысячу раз, я бы это сделал. Умоляю: не суди меня! Это еще не конец.
Она отдернула руку — и тут фанфары возвестили, что сейчас внесут свадебный торт, шедевр Томмазо из сахара и марципана.
Он был такой огромный, что поднос несли двое слуг. Подняв его в воздух, они продефилировали по залу, давая гостям возможность подивиться тому, как блестяще Томмазо скопировал дворец. Затем торт поставили перед Федерико. Я надеялся, что Томмазо выполнил мою просьбу, и он меня не разочаровал. На башне было три фигурки — Миранды, герцога и моя.
— Такого не удавалось построить даже Браманте! — воскликнул Федерико.
Окна и колонны были сделаны из сыра, сластей и орехов, мраморный двор — из долек апельсина и лимона, покрытых глазурью.
— Что означают эти фигурки? — спросила принцесса Маргарита из Римини.
— Ваша светлость! — Я снова встал, и все притихли, слушая меня. — Я приготовил эти фигурки сам. Они изображают вас, Миранду и меня.
— Значит, ты решил стать поваром? — спросил Федерико под общий хохот.
— А почему бы и нет? Кто знает о еде больше меня?
Я видел, что Миранда смотрит на меня во все глаза, пытаясь отогнать хмельные пары.
— Зачем ты их сделал? — сощурившись, спросил Федерико.
Пока я все это планировал, мне даже в голову не приходило, что герцог может задать такой вопрос. Но Господь вновь вложил слова в мои уста.
— У вас есть вес, чего только можно пожелать, ваша светлость. Долина Корсоли славится своей красотой. Ваш город богатеет и процветает. Ваша репутация бесстрашного кондотьера известна во всей Италии. Подданные восхищаются вами, боятся и любят вас. С вами дружат самые знаменитые люди. Стены вашего дворца украшены прекрасными произведениями искусства, а в ваших конюшнях стоят изумительные скакуны. Теперь у вас есть еще любовь моей дочери, самой красивой женщины Корсоли. Вы удостоили меня великой чести породниться с вами. А поскольку я не способен дать вам взамен ничего равноценного, мои пирожные — всего лишь символ благодарности и вечной любви, которая соединила наши семьи.
— Да он настоящий оратор! — воскликнул Септивий. Гости захлопали в ладоши. Я взял пирожные, протянул Миранде ее фигурку, Федерико — его, а свою оставил себе. Все в зале замолкли, ожидая реакции герцога. Он отпустил руку Миранды, посмотрел на ее пирожное, потом — на меня. «Пускай докажет, как сильно он ее любит!» — подумал я.
— Поскольку я беру на себя ответственность за Миранду, — сказал он, — и отныне буду защищать ее, давай поменяемся фигурками! Я съем твою, а ты — мою!
Я сделал вид, что очень удивлен, но ответил:
— Раз герцог так желает, быть посему!
Мы обменялись пирожными.
— А теперь давайте есть! — сказал я и с силой надкусил марципан, как бы демонстрируя всем, какой он вкусный.
Миранда, по-видимому решив, что я отравил ее фигурку, жадно съела свое пирожное. Федерико последовал ее примеру.
Огонь подступает к горлу. Я не думал, что яд подействует так быстро. Надо спешить.
После того как пирожные и торт были съедены, епископ повел Федерико с Мирандой в опочивальню. Гости шли следом, распевая хвалебные гимны. Мужчины вздыхали, женщины плакали. У спальни Федерико епископ прочел молитву. Я поцеловал Миранду и отдал ее руку герцогу. Они вошли в комнату и закрыли за собой дверь.
Боже, как больно! Мне надо было ослепнуть, чтобы прозреть, но теперь пелена спала с глаз моих и туман рассеялся. Ты был прав, Септивий! Соединение тела и духа вызывает в нас иной голод, утолить который способен только Бог!
Potta, как быстро! Черт! О, мой желудок! Жгучие когги… Клюв грифа разрывает мою плоть и огненной шпагой пронзает кишки.
Кардинал Джованни! Ты думаешь, раз я решил покончить с собой, значит, я трус? Но моя мать не была трусихой…
Боже, опять! Potta! Я обделался… Елена, моя дорогая Елена! Любовь всей моей жизни… Мы не встретимся в этом мире, но я буду ждать тебя.
Моя дверь открыта. Я должен услышать, как Федерико упадет. СМЕРТЬ НЕ МОЖЕТ ЗАБРАТЬ МЕНЯ ПЕРВЫМ!
Руки зудят… По лицу сочится кровь.
Боже, как жжет! Черт! Прости меня, Елена!
Господи, отпусти рабу твоему все грехи!
Арраджо, август 1534
Я не умер. Чекки как-то назвал меня живым чудом, и я оправдал это прозвище. Честно говоря, в живых я остался чудом. В мои планы это не входило. Я действительно был готов умереть, но Господь в неизреченной мудрости своей спас меня.
Я не слышал, что произошло в спальне герцога. Когда он закрыл дверь, я вернулся к себе. По словам Чекки, вскоре после этого гости, ожидавшие, когда Федерико объявит, что лишил Миранду девственности, услышали странный шум. Сперва они подумали — это герцог занимается любовью. Но тут Миранда выбежала из спальни и закричала, что герцога рвет, он жалуется на жжение в горле и боль в сердце.
Придворные, кардинал Джованни и епископ немедленно бросились в спальню. Федерико вопил и метался по комнате, словно одержимый дьяволом, ударяясь о стены и мебель. Изо рта у него текла блевотина вперемешку с кровью. Его одолел кровавый понос. Нерон лаял и прыгал вокруг хозяина, кусая каждого, кто пытался к нему подойти. Герцог хотел заколоть себя, но не мог удержать в руках кинжал. Изо рта у него начали выпадать зубы. Придворные бросились на Федерико, и после яростной схватки он рухнул на пол, вцепившись в платье Миранды. Она закричала, отбиваясь. Он пытался укусить ее, однако никак не мог дотянуться. Испугавшись, как бы герцог не задушил Миранду, и не в силах лицезреть его муки, кардинал Джованни пронзил ему сердце шпагой, дабы пресечь страдания несчастного. Федерико изогнулся всем телом, как громадный умирающий кит, и затих. Нерон лег рядом с ним, облизывая хозяину лицо. Чтобы освободить Миранду, герцогу пришлось отрезать пальцы.
Затем все ринулись ко мне. К этому времени я тоже орал и исходил кровавым поносом. Видел я перед собой только тени, но помню, как кардинал Джованни размахивал своей окровавленной шпагой, а Миранда, встав на колени, взяла мою голову в руки. В глазах у нее застыли недоумение и страх. Она вспомнила скелетики, приготовленные на день поминовения усопших, завтрак во время карнавала и историю о брыластом. Миранда хотела обнять меня, но я не мог ей этого позволить. Джованни жаждал моей смерти, и мне требовалось убедить всех, что Миранда не участвовала в заговоре. Поэтому я плюнул ей в лицо.