Понятно, что Чубайс предпочел обходить яму со студнем слева – с противоположной от лопаты стороны. По виду там всё чисто – ни ямок, ни бугорков. Ну рыжий дурачок и шагнул…
…Мы с Кимом, было дело, обсуждали варианты, как добраться до кормовой. Прикидывали возможный путь. И тормознулись у этой самой ямы. Через лопату идти, нам казалось, не вариант. А обходить там, где пошел Чубайс, – еще хуже. Ким первым обратил внимание на неудачное расположение двух зданий. Проход между ними узкий – едва один человек пройдет. И смотрит этот проход как раз на яму. «Словно ствол у ружья со взведенным курком, – сказал тогда Ким. – Хрен знает, чем и когда оно выстрелит».
И аномальное ружье выстрелило…
По словам наблюдающего со стороны Сала, Чубайса словно ураганом смело. Едва шестерка Сумрака поравнялся с тем самым проходом, как из него вырвался резкий шквалистый ветер. Рыжий будто угодил в аэродинамическую трубу. Его отбросило прямиком в «ведьмин студень». Он и сейчас лежал в яме – среди зеленоватого колышущегося желе. Лицо белое, будто мелом вымазано. Рот перекошен, словно в момент смерти Чубайс заходился в истошном крике. Похожие на проволоку рыжие волосы прилипли ко лбу, а мертвые остекленевшие глаза вылезли из орбит. На груди аккуратная красная дырочка – пуля вошла точно в сердце. Меткий выстрел…
Похоже, в яму со студнем Чубайс плюхнулся живым. Интересно, кто его добил? Сало мне не говорил о том, что в рыжего стреляли. Просто сказал, что тот погиб в яме.
Я прикинул траекторию выстрела. Палили примерно с того места, где ждали Коля и компания. А стало быть, это мог сделать любой из них, хоть тот же Сумрак.
Ладно, не суть. Вспомним рассказ Сала дальше.
После гибели Чубайса пошел Лютый. Это не прозвище – у чувака фамилия такая – сам в паспорте видал. Я знал его лично. Некогда хороший сталкер, он с полгода назад подсел на дурь и скис. Подался в отмычки, отрабатывая ежедневную порцию «экзо» – абсолютно улетного наркотика, который получается из выросшей в Зоне конопли. И вот вам закономерный результат…
Как сталкер Лютый был опытнее Чубайса. Он знал, что в Зоне имеется такой закон – закон парадокса, который гласит: безопасное в опасном. То, что на первый взгляд выглядит страшновато, иногда есть единственный безопасный путь. Ключевое слово тут «иногда», потому что, чаще всего, все пути ведут в тупик, читай в могилу.
Тем не менее понукаемый Колей и обещанием порции «экзо» Лютый решил идти мимо лопаты – прямиком через тень.
Он бросил гайку перед самой тенью. Чисто. Бросил вторую за тенью – чисто. И тогда Лютый бросил третью – прямо на тень…
М-да… Обычно гайки спасают сталкеру жизнь – помогают вычислить аномалию и выбрать безопасный путь. Гайка для нас лучший друг. Если бы кто-нибудь решил поставить памятник безымянному сталкеру, то это, несомненно, была бы гайка…
…Она срикошетила от тени, обретая скорость и смертоносность пули. Вошла Лютому точно в лоб, пробивая череп, снесла полголовы и плюхнулась на землю, покрытая кровью и мозгами.
Любой нормальный человек уяснил бы, что это тупик, что к кормовой не пройти, и повернул бы назад. Сумрак не стал исключением – собирался уходить, громко матерясь на все лады. Но Сало остановил его. Сказал, что попробует пройти.
«Понимаешь, Трын-трава, я вдруг ясно осознал, как именно надо обходить эту яму, – рассказывал мне Толик. – Типа уверенность, что ли, появилась. Знаю, и все тут. И очень захотелось проверить…»
Я, как услышал, аж крякнул с досады. Нет, ну какой идиот! Догадался, как яму обойти, так и молчи себе в тряпочку. Потом вернулся бы без Коли и хабар себе забрал.
Могу понять, когда за свой карман жизнью рискуют, но таскать каштаны из огня для пахана! Нет, мне никогда не понять психологию шестерок. Почему они подчиняются своим хозяевам, выполняя зачастую неприятную или смертельно опасную работу практически даром?!
Как бы там ни было, Сало принял парадоксальное решение: идти через тень. «Я чувствовал, что там можно пройти, – пояснил мне Толик. – Нельзя только сильно наступать, и уж тем более гайки кидать. А если по шажочку – медленно и осторожно…»
Медленно и осторожно Сало прошел. Теперь его подвиг предстояло повторить и мне.
Я сглотнул абсолютно сухим ртом. Идти не хотелось до такой степени, что сводило судорогой ноги. Взгляд упорно возвращался на труп оставшегося с половиной головы Лютого. Я старался на него не смотреть, но глаза словно жили собственной жизнью – не слушаясь меня, пялились на кусочки мозга и сгустки крови, на осколки черепа с остатками темных волос. Этот живописный «натюрморт» лежал прямо на моем пути.