Ах, да, последняя деталь. Кончить без её разрешения Эль, естественно, не сможет, но добавить рабу немного дискомфорта ничуть не помешает. Мгновение спустя в пальцах извивалась подобно живой змее прозрачная красноватая лента, вызванная магией вампирши и послушная её желанию. Создав позади распятого эльфа маленький столик, Дэйна положила на него плеть и перчатки, и встала прямо перед мужчиной. Возбуждение никуда не делось, что сказало о близости того к желаемому ею результату. Набухшие соски, которые она совсем недавно терзала сладостной пыткой, так и молили о новых прикосновениях. Девушка провела пальцем по левому, а потом плотно сжала его, слегка перекатывая. Глаза раба распахнулись, а рот раскрылся в судорожном вдохе.
— Мальчик мой, сегодня ты сможешь кончить. Я позволю тебе получить облегчение, но лишь после того, как попросишь меня об этом. И тебе придётся быть очень убедительным в своих мольбах.
Эльф дёрнулся, как от удара, и часто задышал, но вампирша не переставала терзать его сосок, так что он лишь горестно застонал, не в силах побороть возбуждение. Дэйна отдала приказ магической ленте и та, скользнув по коже живота, обвилась вокруг основания плоти мужчины, а потом прихватила ещё и яички — каждое в отдельности, вновь вырывая задушенный стон. Девушка тем временем полюбовалась распухшей и покрасневшей горячей горошиной и быстро защемила её зажимом. Раб замер, застыв натянутой струной, а когда таким же образом нежную кожу сдавил второй — не выдержал, хрипло вскрикнул. Пошевелив слегка игрушки, Дэйна соединила цепочки, чуть натягивая разом покрасневшие комочки, добилась жалобных стонов и вернулась к столику. Перчатки облегали подобно второй коже, и вампирша провела мягкой тканью по собственной щеке. Ммм… Приятно.
Эль, и так уже потерявшийся в противоречивых ощущениях, невольно вздрогнул, когда по плечам и спине, едва касаясь, пробежали тонкие пальчики, вызывая озноб своей мягкостью и нежностью. Прикосновения оказались столь неожиданными, что мужчина дёрнулся чуть вперёд, за что тут же был наказан резкой болью в защемлённых сосках, и замер неподвижно, кусая губы. Это было… очень остро, волнующе, жарко. Мозг напрочь отказывался понимать, почему то, что происходит с телом — плохо, если ему на самом деле так хорошо?
Он всегда был неправильным, с самой юности напуганным своей реакцией на наказания за проступки — как только осознал смысл этой самой реакции. В период бунтарства эльфа ничто не могло остановить от проделок, он никогда не плакал от боли и не просил смягчения. Другие считали, что он смелый, безбашенный, что не боится никого и ничего. А Эль боялся. Начал бояться, как только понял, что наказания вызывают в нём совсем не мысли о раскаянии, а желание повторения, чтобы ощутить этот жар на коже и приятно дёргающую нервы боль. Боялся настолько, что постарался стать образцовым учеником, которого не за что наказывать. А окружение думало, что юноша наконец-то перебесился и взялся за ум.
И сейчас он вновь плавился от этой чувственной боли, что терзала сначала грудь, а потом и спину огненными вспышками. Вампирша сумела вытащить наружу тщательно похороненные мысли, заставила вспомнить детские страхи. Которые всё сильнее вытеснялись яркими сиюминутными переживаниями. Боги, как же ему этого всегда не хватало! Кожа на плечах, спине, ягодицах и бёдрах горела пожаром, а глубоко в мышцы этот жар проникал приятной истомой. И мысли, мелькающие на периферии сознания, казались такими глупыми. Завтра он вдоволь насладится презрением и ненавистью к собственному телу, такому отзывчивому в тонких жестоко-нежных руках, завтра протрезвевший разум вновь будет изводить его самоуничижением, всё — завтра. Не сегодня.
Эль думал, что дошёл до пика своих эмоций, но ошибся. Кожу перестали терзать огненные полосы, зато прямо по горячему заскользило нежное и слегка прохладное, напряжённый живот подрагивал под необычно мягко ощущаемыми пальцами (какая-то ткань?), периодически задевающими то ноющую плоть, то цепочку от сдавивших соски приспособлений. Мужчина даже не заметил, как начал дрожать и плавиться в ласковых руках, кидающих от наслаждения к боли и обратно, как с губ сорвались новые стоны. Зато тихий шёпот прямо в ухо пронзил всё тело стрелой невероятного удовольствия и радости:
— Мой хороший… Такой горячий и страстный. Такой послушный, отзывчивый мальчик… Мой.
Тело отзывалось на похвалу ничуть не хуже, чем на ласку и боль, а в паху спастически пульсировало сводящее с ума напряжение. Казалось, что скоро член просто взорвётся от неудовлетворённого желания. Он пообещал сам себе, что не доставит хозяйке удовольствие своими мольбами? Чушь! Сдерживаться сил просто не было. Одновременно с очередным рывком металла, впивающегося в многострадальные соски, эльф взмолился:
— Пожалуйста! Хозяйка, дайте мне кончить, умоляю, пожалуйста! Разрешите, прошу вас…
Тихий смех и ощущение тёплого дыхания на шее запустили очередную волну мурашек.
— Умоляешь? Нет, мой хороший, обычные мольбы — это так просто для тебя. Придётся немного потрудиться. На что ты готов, ради возможности получить удовлетворение? Только ответь правильно, мальчик.
Голова кружилась, мозг отказывался вдумываться в смысл, так что Эль просто сказал то, что чувствовал:
— На всё, хозяйка… всё, что прикажете. Только, пожалуйста…
Снова довольный тихий смех и оковы больше не удерживают руки и ноги. Тонкий пальчик протиснулся между ошейником и горлом, потянув за собой, и эльф покорно шагнул следом. К кровати. Наконец-то! Но мужчина очень быстро понял, что его чувство облегчения было более чем преждевременным.
— На кровать. На колени. Ко мне лицом. Руки сцепить за спиной. Плечи распрямить.
Совсем не резкие, тихие слова тем не менее были приказом, теми самыми ниточками, посредством которых его прекрасный кукловод управлял послушным телом своей игрушки. И игрушка с неожиданным удовольствием подчинялась бархатному голосу. Это он тоже припомнит себе… завтра. Сложности возникли лишь с последним распоряжением: пытаясь выпрямиться, Эль вновь согнулся от резкой боли — проклятые зажимы, казалось, вгрызались в нежную плоть, грозя вот-вот оторвать от неё кусочек. Тотчас же почувствовал движение и, вслед за лёгким проседанием матраса, к спине прижалась мягкая женская грудь… обнажённая. Боги! Цепкие пальчики впились в плечи, а рядом с ухом прозвучало:
— Расслабься. Прими свои боль и страх и… забудь о них. Я хочу, чтобы ты подарил мне свои эмоции, хочу видеть, как тебя терзает эта боль.
Одновременно со словами сильные руки неумолимо разводили плечи, но боль действительно ушла на второй план, перебитая столь желанным ощущением обнажённого тела сзади. Потом она и вовсе перестала быть настолько острой, превратившись в тянущую тугую пульсацию. Почти сразу тёплые полушария отодвинулись, касаясь кожи теперь только острыми вершинками, но, спустя несколько мгновений, исчезли и они. А со следующим ударом сердца вампирша вновь оказалась перед ним. Эль же осознал, что совершенно не помнит, в какой момент плотно зажмурил глаза.
— Посмотри на меня.
Подчинившись, эльф посмотрел на свою мучительницу сквозь какую-то переливающуюся пелену. И тут же ощутил влажные дорожки, вертикально прочертившие щёки и уже начавшие слегка стягивать кожу. С ума сойти, он плакал? Сколько ещё унижений предстоит сегодня пройти? Эти мысли, как и прочие до сих пор, мелькнули где-то по краю сознания, а внимание сосредоточилось на хозяйке. Обнажённая, прекрасная, желанная.
— Ты меня порадовал, мой мальчик. Но должен порадовать ещё сильнее. От этого напрямую зависит возможность получения тобою удовлетворения. Тебе придётся оставаться абсолютно неподвижным, потому что я так хочу. Можешь стонать, умолять, даже кричать, но не двигайся. Иначе твоё воздержание продлится ещё неделю.