.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
………………………………………
Поглощение молочка
из-под бешеной коровки
Мадам Трисмегиста говорит:
— Послушай свою судьбу, Чиб! Посмотри, что говорят звезды через посредство карт!
Он присаживается за ее столик, его друзья толпятся вокруг.
— О’кей, мадам. Что я должен делать?
Она перетасовывает карты и достает верхнюю.
— Иисус! Туз пик…
— Тебя ожидает дальняя дорога.
— Египет! — выкрикивает Руссо Красный Ястреб. — Ох, нет, ты ведь не хочешь туда, Чиб! Идем со мной туда, где ревут бизоны и…
На стол ложится новая карта.
— Ты скоро встретишь красивую смуглую женщину, — продолжает Трисмегиста.
— Чертову арабку? Ох, нет, Чиб, скажи, что это не так!
— Ты удостоишься великой чести.
— Чиб получит дотацию!
— Если я получу дотацию, я не поеду в Египет! — возражает Чиб. — Мадам Трисмегиста, при всем моем уважении вы передергиваете.
— Не задирайтесь, молодой человек. Я не компьютер. Я лишь воспринимаю спектр вибраций души.
Хлоп.
— Тебе угрожает физическая и моральная опасность.
Чиб говорит:
— Ну, это грозит мне чуть ли не каждый день.
Хлоп.
— Близкий тебе человек должен умереть.
Чиб бледнеет, берет себя в руки и говорит:
— Трус умирает в тысячу раз…
— Ты вернешься в прошлое, совершив путешествие во времени.
— Ого! — восклицает Красный Ястреб. — Тут вы уже переборщили, мадам. Осторожнее! Вы получите грыжу души, если будете таскать эктоплазму в таких количествах!
— Смейся сколько хочешь, тупица, — говорит гадалка — Мир множественен. Карты не врут, когда дело с ними имею я.
— Гамбринус! — кричит Чиб. — Еще пива мадам.
Молодой Редис в полном составе возвращается за свой столик — диск, парящий без опоры в антигравитационном поле. Бенедиктина угрюмо смотрит на них и возвращается к своим подругам. За соседним столиком сидит Пинкертон Легран, правительственный агент. Он повернулся так, что камера стерео, засунутая под пуловер, направлена прямо на Редисов. Агент знает, что им это известно, о чем и докладывает своему начальству. Завидя входящего в зал Эксипитера, он хмурится. Легран не любит, когда агенты других департаментов толкутся возле него и в то время, как он занят работой. Эксипитер. Эксипитер даже не глядит на Леграна. Он заказывает стакан чаю и собирается бросить туда таблетку, которая, реагируя с танином, превращает чай в П.
Руссо Красный Ястреб подмигивает Чибу и говорит:
— Ты действительно думаешь, что можно парализовать весь Лос-Анджелес одной-единственной бомбой?
— Тремя бомбами, — говорит Чиб громко, чтобы Легран полностью зафиксировал его слова. — Одну — для центра управления государственными заводами, вторую — для центрального купола и третью — для пучка больших труб, подающих воду в резервуар на двадцатом уровне.
Пинкертон Легран бледнеет. Он давится, расплескивает из стакана свое виски и заказывает еще, хотя принял уже достаточно. Дрожащей рукой он нажимает клавишу камеры, чтобы передать это сообщение вне всякой очередности. В штабе в этот момент мигают сигнальные огни на пульте, раздаются прерывистые звуки гонга, шеф просыпается так внезапно, что падает со стула.
Эксипитер тоже все это прекрасно слышит, но сидит собранный, мрачный и сосредоточенный, словно скульптура любимого сокола фараона. Одержимый единственной страстью, он не обращает особого внимания на то, что юнцы собираются затопить Лос-Анджелес, даже если бы это они хотели сделать на самом деле. Он напал на верный след старого Виннегана и собирался использовать Чиба в качестве ключа к нему. Одна мышка, уверен он, побежит к ножке другой.
— Когда, ты думаешь, мы сможем начать действовать? — спрашивает Хьюга Уэллс-Эрб Хайнстербери, писательница-фантастка.
— Недельки через три, — говорит Чиб.
Шеф бюро яростно проклинает Леграна, нарушившего его покой. Тысячи юношей и девушек выпускают пар разговорами о диверсиях, убийствах и восстаниях. Он не понимает, почему эти молодые подонки так любят говорить о подобных вещах, начиная с того времени, когда они становятся вольны делать все, что им заблагорассудится. Если бы у него были развязаны руки, он бросил бы этих бунтарей в тюрьму, предварительно слегка бы их потоптав.
— После этого мы должны будем уйти в Большой Мир, — говорит Красный Ястреб. Глаза его блестят. — Я говорю вам, ребята, что жить в лесу свободным человеком — это вещь! Ведь вы же все — гениальные личности, не то что эти безликие типчики.
Красный Ястреб верит во все эти разговоры о разрушении Лос-Анджелеса Он счастлив, потому что — хотя он и не признается в этом — на лоне матери-природы он тосковал по интеллектуальной компании. Другие дикари могут услышать оленя за сотню ярдов, узнать о приближении гремучих змей, но они глухи к мощной поступи Философии, ржанию Ницше, грохотанию Рассела, трубному реву Гегеля.
— Неграмотные свиньи! — говорит он громко.
— Что?
— Ничего. Послушайте, ребята, вы должны знать, как это великолепно. Вы были в КВСПМ…
— Да. Я был в группе 4-Ф, — говорит Омар Руник. — И подхватил сенную лихорадку.
— А я тогда работал над вторым дипломом магистра искусств, — говорит Гиббон Тапит.
— Я тоже был в отряде КВСПМ, — говорит Сибелиус Амадей Иегудил. — Мы выбирались наружу только тогда, когда играли в палаточный лагерь, но это было не так уж часто.
— Чиб, ты же был в корпусе. Ведь тебе там не понравилось, да?
Чиб кивает головой и говорит:
— Но… быть неоамериндом — значит тратить все свое свободное время на то, чтобы выжить. Когда я буду рисовать? И кто будет смотреть мои картины, если я даже выкрою для них время? Так или иначе, для женщины и ребенка это тоже не жизнь.
Красный Ястреб выглядит удивленным. Он заказывает виски с П.
Пинкертон Легран не собирается выключать камеру, хотя мочевой пузырь у него вот-вот лопнет. Однако через некоторое время он не выдерживает и отправляется в комнату, которую обычно не минует ни один посетитель. Красный Ястреб, пребывающий в отвратительном настроении из-за грубого усекновения его светлой мечты, незаметно вытягивает ногу. Торопящийся Легран чуть не падает, перескочив через преграду, но вытянутой ноги Бенедиктины ему уже не преодолеть. Агент летит носом вниз. Теперь у него больше нет причин идти в туалет, разве что умыться.
Все присутствующие, кроме Леграна и Эксипитера, смеются. Легран в ярости вскакивает. Но Бенедиктина, игнорируя его, встает и подходит к Чибу. Ее подруги идут следом. Чиб замирает. Она говорит, покачиваясь:
— Ну что, подлый совратитель? Говорил, что только пальчиком потрогаешь?
— Ты повторяешься, Бенни, — говорит Чиб. — Сейчас важно вот что: как будет с ребенком?
— А почему это тебя заботит? — усмехается Бенедиктина. — С чего это ты так уверен, что он твой?
— Было бы лучше, если бы он был мой, — говорит Чиб. — Но даже в обратном случае ребенок имеет право голоса. Он должен жить, даже если матерью будешь ты.
— В этом отвратительном мире? — вскрикивает она. — Я сделаю для малыша доброе дело, если лягу в больницу и избавлюсь от него. Из-за тебя я упускаю такой случай на Народном Фестивале, там будут представители фирм звукозаписи со всего света, а я не смогу спеть для них!
— Врешь ты все, — устало говорит Чиб. — Ты уже оделась для выступления.