Тим, насколько это было возможно сделать, не поднимая головы, одними глазами, огляделся. Людей он не увидел, лишь, разбросанные повсюду куртки, штаны, шапки, по которым, то там, то тут, струились толстые чёрные змеи. «Буду пока так и лежать, - решил Тим, - тварь, рано или поздно поймёт, что всех уже сожрала, и уберётся отсюда. Должна убраться».
Так прошёл час, два, пять. Змей на палубе, вокруг Тима, вроде бы, немного поубавилось. Стало смеркаться. Тим продолжал лежать неподвижно. Стояла нереальная тишина, ни единого звука, ни ветерка, ни плеска волны, как будто, всё вокруг Тима стало мёртвым. Единственными звуками в этой глухой тиши были стук его сердца, и его дыхания. «А ведь и взаправду, - подумал Тим, - похоже, что на этом корабле не осталось больше ничего живого, только я, пока ещё... Интересно, догадался ли кто-нибудь, кроме меня, что нужно замереть? О, как бы мне хотелось на это надеяться!»
Тим не мог больше сдерживать малую нужду, и потому лежал мокрым, в луже. Кожу начало пощипывать. Это было мерзко и, до крайности, унизительно. С другой стороны, его начала мучить жажда. Все члены затекли, позвоночник ломило от многочасового неподвижного лежания. Из-за всего этого Тим уже испытывал к чудовищу не страх, а самую настоящую ярость. Временами он начинал рыдать в бессильной злобе, перемешанной с жалостью к себе: «За что, за что мне всё это?!» В эти минуты слабости он едва сдерживался оттого, чтобы не вскочить и не броситься прямо в «пасть» чудовищу, и, тем самым, враз прекратить свои мучения. Но всякий раз брал себя в руки - его сдерживали мысли о Пенни: «Не раскисай, будь мужчиной! - говорил он себе, - тебя ждёт Пенни. Она любит тебя, она верит в тебя, а ты собрался так глупо подохнуть? Подохнуть из-за своей позорной истерики? Сдаться без боя этой тупой твари? Это предательство. Это предательство Пенни, самого себя, нашей мечты. Да не бывать этому! Не дождёшься, проклятая тварь! Я сделаю тебя, чего бы мне это не стоило!» Эти мысли возвращали Тиму силы, и он продолжал терпеть и бороться.
Совсем стемнело. Тиму смертельно хотелось спать, веки сами собой смыкались. Но Тим понимал, что во сне человек не контролирует своих движений, вздрагивает, ворочается, а потому спать нельзя. Тим ногтями рвал в кровь кожу на бедре, причиняя себе боль, чтобы не заснуть, зло приговаривая: «Не спи, Монро! Не смей спать! Слабак, предатель, не смей!..»
Уже под утро он всё же забылся. Когда проснулся, было совсем светло. Не поднимая головы, он посмотрел по сторонам. Щупалец не было. Очень медленно и осторожно он приподнялся, облокотившись на локоть. Щупалец не было. Тим сел и увидел, что гора чёрного тумана всё ещё возвышается над «Инделисом», а море всё такое же фиолетовое и застывшее. Но щупалец, тянущихся от горы к кораблю, почти не осталось. Если раньше их было сотни, то теперь Тим насчитал лишь пять или шесть. Не было видно их и на палубе. «Ну что, нажралась, проклятая тварь?» - спросил он у горы.
В нескольких метрах от Тима находился люк - вход в матросский кубрик. Там бочка с водой. Кроме того, Чёрный Сап обрушился на судно, когда матросы ещё обедали, значит, на столах в кубрике должны остаться остатки обеда. Также, из кубрика можно легко проникнуть на камбуз, там есть продукты. Тим решил рискнуть. Очень медленно, крадучись, не отрывая тела от палубы, он пополз к люку. Добравшись до него, на животе, вниз головой сполз по лестнице. И, о радость! Среди разбросанных по кубрику матросских платьев, он увидел тело лежащего человека в офицерском камзоле. Это Лунц!
Тим подобрался к нему. Голова старпома была в запёкшейся крови, но старик дышал! Тим, забыв об осторожности начал бить его по щекам. Лунц открыл глаза и несколько секунд пытался осмыслить происходящее.
- Господин Лунц, вы живы!
- А... Граф, это Вы, - проскрипел старпом, - Где мы? Что с командой?
- Мы в кубрике. Команду пожрала эта тварь. Похоже, остались только Вы да я.
- А где сейчас эти дьяволы?
- Щупальца? Их я не увидел на палубе, но гора ещё здесь, в сотни метрах от «Инделиса», поэтому, думаю, что несколько штук, покамест, бродят где-то по судну. А что произошло с Вами? У Вас голова разбита.
- Милко, юнга Милко, паршивец. Парень очень ко мне привязался, да и я полюбил мальчишку, как родного. Они ведь верят, что лучше смерть, чем в лапы Сапу. Самоубийство - дело не богоугодное. Вот он и решил меня спасти, то есть укокошить, и, видать, огрел чем-то по голове.