Когда продажи магазина портретов вернулись к нормальным показателям, я, решив, что художники зарабатывают лишь благодаря мне, стала смотреть на них свысока, словно они были мне не ровня. Конечно, не последнюю роль играл и стресс из-за болтовни днями напролет. Все пятеро художников были в зрелом возрасте и годились мне в отцы и дяди, но я обращалась к ним Пак ши, Чон ши, Хван ши[104]. В конце обращения к художнику по фамилии Сон я не добавляла «сонсянним»[105], думая, что они рады и тому, что я обращаюсь к ним «дядя». В общем, вела я себя с ними небрежно, словно со слугами. Обращение «дядя» давало мне возможность принизить их. Надо признаться, я охотно использовала и другие способы. Когда я пробиралась между столами, за которыми они рисовали, и сравнивала картину и фотографию, я была похожа на учителя, который зашел проверить бедных студентов во время экзамена. Когда мне казалось, что сходства с портретом было слишком мало, я, стуча по столу пальцем, с сарказмом говорила:
— Нет, вы нас собираетесь опозорить и разорить! Вы это картиной называете? Если у вас нет таланта, вы должны опираться хотя бы на базовые приемы, согласны? Не знаете, что такое прием? Это способ, с помощью которого вы должны нарисовать лицо не только похожим на фотографию, но и чуточку красивее, чтобы янки радовались и улыбались во весь рот. Вы же бывали в фотоателье? Вспомните, как мы радуемся, видя, что на фотографии получились лучше, чем мы выглядим в зеркале. Я хочу сказать, что, когда мы раздражаемся, получившись на фото такими, какие мы есть на самом деле, и говорим, что вышло плохо, мы поступаем в точности как наши заказчики. Да, мы не можем нарисовать портрет точно таким же, как на фотографии, но разве не в силах рисовальщика вывесок сделать его немного красивее?
Художники, которым было по сорок-пятьдесят лет, низко опустив головы, внимательно выслушивали мои слова, словно ждали наказания. Я знала, что, скрипя зубами, они думают: «Откуда взялась эта отвратительная девчонка?» Но это было ничто по сравнению с унижениями и оскорблениями, которые я терпела от янки, поэтому я искренне считала, что и мои художники разок должны испытать это. Когда я вела себя так, на душе становилось тошно. Иногда, взглянув на себя со стороны, я вздрагивала от испуга. Мне становилось грустно оттого, что свойственные мне великодушие, вера, скромность, сострадание, страстное стремление к хорошему, желание помочь другим, не находя больше места в моей душе, исчезли без следа.
Особенно было грустно в тот день, когда я впервые сделала прическу. Прошло уже больше полувека, но до сих пор, когда вспоминаю о том времени, в одном из уголков души начинает болеть рана, о которой я думаю чаще, чем о прическе. Никто не воспринимал меня как студентку Сеульского университета. А то, что я ходила с двумя косичками и ученическим портфелем из утиной кожи, настолько противоречило атмосфере РХ, что со временем я, незаметно для себя, начала нервничать из-за этого. Насколько же я выглядела смешной в глазах других людей, раз кто-то из художников сказал мне украдкой, что в магазине меня называют «школьница РХ»?
Первый салон красоты, в который я пошла, как назло, был подпольным. Когда я сказала Тине Ким, что из-за настойчивых просьб художников решила попробовать сделать прическу, она привела меня в салон, где стриглась сама. Дни напролет меня окружали в основном красивые женщины, и я тоже захотела привести себя в порядок. Но даже для такого пустячного дела, как прическа, мне нужен был предлог. Вместо невзрачной студентки, которая ничем не выделялась в толпе, я захотела стать привлекательной девушкой.
Салон красоты «Ями», куда привела меня Тина, находился недалеко от РХ, в дальнем переулке района Хвехидон. Он занимал одну из комнат в частном доме, и у него даже не было вывески. Честно говоря, мне не верилось, что Тина Ким, которая вела совместный бизнес с самим директором Хо, была постоянным клиентом салона красоты «Ями». Хорошо зарабатывая, не жалея денег на одежду и украшения, всегда поддерживавшая репутацию богатой женщины, она не должна была пользоваться услугами салона, работавшего без лицензии. Но Тина сказала, что этот салон красоты известен мастерством парикмахера, а не вывеской. Салон занимал маленькую комнату с кудури площадью примерно в два пхёна[106], кроме парикмахера и ее помощницы здесь толпились девушки, с виду похожие на проституток. Это было место, где тебе создавали прическу, завивали волосы горячими щипцами, делали маникюр, наносили макияж, заказывали обед, а посетительницы вокруг неторопливо вели откровенные беседы.
104
Обращение «ши», поставленное после имени, имеет широкое хождение в современной Корее и может означать «дядя», «тетя», статус взрослого, «господин», «госпожа», «мистер» или «миссис» и т. д. В данном контексте оно означает «дядя», человек, к которому так обращаются, старше по возрасту.