Учитывая, что я была новенькой, ко мне проявили живой интерес. Все говорили, что если я впервые делаю прическу, то лучше резко изменить образ, подсказывали, какая прическа подойдет к моему типу лица. Парикмахер, слушая только их, даже не спросив моего мнения, обрезала косы и перекрасила волосы. Запах краски был крайне неприятным. Тогда завивку волос делали с помощью огня, точнее, волосы завивали круглыми щипцами, в полость которых клали горячие угли. Когда такие щипцы «покрывали» всю голову, она выглядела так, будто на нее надели огромную перевернутую жаровню. Когда мне накрутили волосы, я тут же задремала, и, хотя приятного было мало, ничего не оставалось, как слушать пустую болтовню женщин. Я немного гордилась тем, что благодаря порнографическим журналам знаю даже о том, что такое оральный секс, о котором не знала мать, но на самом деле, дожив до своего возраста, я ни разу не произнесла на корейском языке название полового органа мужчины или женщины. Если опустить эти слова, женщины, болтавшие в салоне, вели бессмысленные разговоры, например, о том, насколько отличается длина полового органа у белого человека, темнокожего и пуэрториканца, есть или отсутствует связь между длительностью полового акта и размером полового органа. Разговаривали о том, сколько в этой сфере платят за час, за всю ночь, что цена сильно меняется, если найти клиента из госсовета. Кто-то рассказал историю о том, как одна из проституток задумала сделать так, чтобы постоянный скупой клиент больше никогда не смог воспользоваться своим «маленьким другом», из-за того что он хвастался тем, сколько потратил в Японии. Все в салоне, слушая такие рассказы, поддакивали и хихикали. Я тихо сидела с надетой на голову горячей «жаровней», никто не смотрел в мою сторону.
Горько усмехнувшись, я посмотрела на свое отражение в зеркале и увидела жалкую девушку, сидящую в углу комнаты, с истрепанным полотенцем, обернутым вокруг шеи, и с торчащими на голове горячими щипцами. Тогда мне показалось, что наконец-то я увидела себя на самом дне, дальше падать было некуда. Я почувствовала, как постепенно то тут, то там на голове становилось горячо. Когда я попросила, чтобы проверили мою прическу, подошла помощница парикмахера и, вытащив щипцы из указанных мной пригоревших локонов, ушла, пристыдив меня тем, что прическа еще не готова. Нашлась даже проститутка, которая, видя во мне святую простоту, дразнила, говоря, что наводить красоту — дело не простое. Помощница мастера, выглядевшая на пять-шесть лет моложе меня, больше думала о болтовне, чем о клиентах. Мне теперь было не просто горячо, я начинала чувствовать специфический запах паленых волос, но она все внимание сосредоточила на непристойных разговорах. Хозяйка салона подошла ко мне лишь тогда, когда закончила делать завивку проституткам. Она сказала: «Получилось очень хорошо для первой прически». Когда сняли все щипцы с горячими углями, то в разных местах были видны вздувшиеся волдыри. Хозяйка салона, смазывая эти места мазью, упрекала меня: «Боже мой, как можно было, ничего не говоря, дотерпеть до такого состояния?»
В салоне красоты я не знала, как я выгляжу. Я постеснялась при проститутках посмотреть в зеркало. Вернувшись домой, я расчесала волосы, и они очень сильно распушились. Когда я взглянула в зеркало, то увидела, что ничем не отличалась от отражения, когда у меня на голове была перевернутая жаровня.
Насколько же мелко завили кудри, что утром следующего дня, когда я собралась расчесать волосы, расческа даже не входила в них? Сидя перед зеркалом, я всхлипнула. Мне казалось, что даже если и расчешу волосы, то в таком виде я не смогу выйти на работу. Увидев, что я плачу, олькхе принесла теплой воды и, словно наматывая волосы на руку, смочила их и аккуратно расчесала прядь за прядью. Она тоже сердито упрекнула меня, увидев на затылке следы ожогов. Олькхе сказала, чтобы я подождала, пока прическа не уляжется, и перевязала голову полотенцем. В узелке, который она таскала с собой для торговли в военном городке, таких небольших полотенец было много. Объем прически уменьшился, можно было идти на работу.
Мне исполнилось двадцать два года. Как я могла сделать прическу и слегка накрасить губы помадой только из-за мнения других людей? Впрочем, я напрасно собралась винить в этом других, ведь в любом случае надо было привести себя в порядок. Я вела себя дерзко, считая, что пошла на великую жертву ради магазина портретов, не пожалев себя для благополучия художников. Причина того, что я решила привести себя в порядок, состояла не только в специфичности РХ и желании придать своей внешности товарный вид, рассчитанный на вкус янки, но и в моем высокомерном поведении с художниками. Если мне не нравился уровень рисунка, когда я расхаживала между художниками, заложив руки за спину, я иногда говорила: