В магазине портретов число заказов не снижалось даже летом, продажи постоянно росли, изменений тоже было много. Вместо уволившегося художника Чан ши я взяла на работу двух новых художниц. Одна из них окончила факультет изящных искусств женского университета Ихва, другая была студенткой первого курса факультета изящных искусств Сеульского университета. Девушка по имени Сон Хи, студентка Сеульского университета, была моей однокурсницей, если бы не война, она училась бы уже на втором курсе. Мы ходили в разные полные средние школы, но, как выяснилось, у нас было много общих друзей. Обстановка в магазине портретов внезапно кардинально изменилось. Прошло уже много времени с тех пор, как я поборола «комплекс студентки», но я так и не смогла избавиться от привычки кончиком карандаша протыкать лист бумаги и разрывать его на мелкие кусочки. Сон Хи, стоило ей увидеть, как я занимаюсь этим делом, даже если она до этого рисовала, подходила ко мне сзади, хватала мои руки и не позволяла мне терзать бумагу. По ее словам, когда я занималась этим, мои нервы проступали на коже, как белые нитки. Интересно, как же устроены мои нервы, что она могла видеть их?
— Ради бога, прекрати, — говорила она, наморщив красивый лоб. — Надо уметь контролировать нервы, это важно.
У нее было еще юное симпатичное лицо, но на лбу уже прорезалось несколько милых морщин. Глядя на нее, я старалась побороть противную привычку. Мне не хотелось, чтобы Сон Хи беспокоилась, она мне нравилась. С появлением людей, вызывавших во мне симпатию, я постаралась стать нормальным человеком и считала, что это заслуживает похвалы, словно работа незнакомого мне человека.
Тина Ким относилась ко мне так же хорошо, как и раньше, а я по-прежнему нуждалась в ней, но наша дружба была скорее рабочим союзом. Возможно, дело было в том, что мы использовали друг друга и знали об этом. Заключение контракта по новой концессии в очередной раз не состоялось, но с тех пор как Сацин Кэнон весной уехал по новому назначению, я стала играть в жизни Тины еще более важную роль. Теперь я читала письма, приходившие от Кэнона, и мне по просьбе Тины пришлось взять на себя обязанность отвечать на них, так как она хорошо говорила, но плохо писала. Несмотря на то что Кэнона уже не было в РХ, поток американских товаров на ее адрес не уменьшался, казалось, что так он отвечает на ее письма. У меня не хватило смелости отказаться от ее предложения, потому что хотелось хорошо кормить племянников. Сейчас я понимаю, что это были всего лишь остатки сладостей, от которых только гнили зубы, но в то время это было все, что я могла сделать для них как тетя, роль которой была для меня очень важна. К счастью, писать любовные письма было намного легче, чем составлять официальные бумаги. Слова, которые они использовали в любовной переписке, особо не менялись. В письмах Кэнона часто встречались такие слова, как «ай мисс ю соу мач», «ай нид ю», «ай лав ю»[108], обычно было достаточно переписать их в ответном письме, чтобы сказать все, что хотела передать Тина. У меня дома среди пары стихов, переведенных на английский язык, были стихи из романа «Страдания юного Вертера», включенные в учебное пособие для старших классов. Найдя стих и выбрав из него красивые предложения, снова погружаясь в ту сладостную печаль, что я испытывала, когда учила эти строки, я не жалела ни времени, ни сил, чтобы писать трогательные, красивые любовные письма. Я не знаю, может быть, в письмах я не смогла точно выразить страсть, любопытство и робкую надежду, которые Тина хотела открыть Кэнону, но когда я читала ей написанное, она, будто опьянев от восторга, искренне хвалила меня за умение красиво писать. Вместе с любовными письмами приходили и уходили документы, необходимые для иммиграции. Тина Ким, получая и отправляя такие письма, жаловалась, что неделя длится слишком долго. Каждый раз, когда выдавалась возможность, она пыталась убедить меня в том, что у них с Кэноном абсолютно невинные отношения. Она говорила, что между ними не было ничего, кроме искренней дружбы: