Лодыжка олькхе была в порядке. Она легко встала на ноги и, перестав плакать, молча стала копаться в местах, где могла быть спрятана еда. Я бесшумно, как верный сообщник, последовала ее примеру. Но мы ничего не смогли найти.
Это был совершенно безрезультатный день, но я не думала, что везение отвернулось от нас. Самым важным для меня было то, что в этот день между нами возникло чувство, похожее на сострадание, и было оно намного глубже, чем родственные или дружеские связи. Открыть изнутри ворота, запертые снаружи, оказалось слишком трудно, но мы легко выбрались из дома, заранее приготовив опору, на которую можно было встать.
2
ТОЛЬКО НЕ ПЕРЕХОДИТЕ РЕКУ ИМЧЖИНГАН
Прошло уже больше месяца после того, как 4 января правительственные войска и правительство оставили Сеул. Люди, больше похожие на мертвецов, таившиеся по своим темным домам, словно трупы, ютившиеся в гробах, волей-неволей начали выходить на улицы. Я стала немного чаще общаться с семьей Чжонхи, но по-прежнему редко встречала мирных жителей и военных из армии северян.
В домах, до которых мы еще не добрались, стали появляться следы других людей. Мы не одни ходили на «борьбу за выживание». Сначала мы обрадовались просто тому, что видели следы людей, но еще легче на душе становилось оттого, что исчезало чувство вины и стыда, которое мы испытывали, проходя мимо домов, которые обворовали. Однако постепенно начал расти страх, что вскоре закончатся дома, в которых мы сможем найти себе еду. Почему вообще кто-то посягнул на территорию, которую мы с олькхе считали своей? Не было никаких сомнений в том, что другие воры скоро станут угрожать нашему существованию. Но мы не знали, как защищать нашу территорию. Да и решимости на это у нас не хватило бы. Чтобы избежать неприятной встречи, мы стали постепенно сокращать время ночных вылазок. Дома, внешне выглядевшие достаточно приличными, уже были обчищены офицерами и солдатами армии северян. Проходя мимо домов, стоявших с настежь открытыми воротами, можно было легко разглядеть разбросанные по двору вещи, казавшиеся в сумерках безжалостно вырванными грязными внутренностями.
Прошел слух, что на углу рынка «Ёнчон» разобьют настоящий рынок. Пускай мы и жили под небом республики, но для простого человека после заботы о пропитании вторым делом, без которого он не мог существовать, была торговля. Из-за того что любую вещь можно было обменять на еду, пропадала необходимость воровать.
На рынке намного безопасней было не продавать за деньги, а обменивать товар на товар. Тот, у кого были импортные продукты, легко мог выменять их на красивые отрезы нежного шелка или заграничного атласа, дорогой ханбок[22], сшитый из натурального шелка, серебряные ложки и различные виды часов — от ручных до напольных. Золотые или позолоченные предметы ценились больше, но ими владели те, кто побывал в эвакуации. У оставшихся в Сеуле бедняков таких вещей не было и в помине. Драгоценности нельзя было раздобыть, даже устраивая вылазки в заброшенные дома.
В нашем узелке, собранном для эвакуации, тоже было несколько комплектов серебряных ложек и шелковые платья — приданое олькхе. Пока у нас не было особой необходимости нести наши сокровища на обмен, и это придавало нам сил. Но, услышав рассказы о рисках, к которым надо быть готовыми на рынке, мы так испугались, что и вовсе не хотели ничего менять. Конечно, рынок — место, где собираются люди, и надо быть готовым прежде всего к риску быть обстрелянным с самолета или попасть под бомбардировку, но самой страшной неудачей, о которой нас предупредили, было получить «красные этикетки». Так люди называли деньги КНДР. Сейчас бразды правления держал Север, но люди наотрез отказывались признавать новые деньги.