— Вы видите? Все как я говорил! — ликующим голосом сказал конюх Шин, словно победив в споре и ожидая признания своей правоты. После этого сразу, не дожидаясь ответа, он спросил у брата: — Вы были офицером? Рядовым солдатом?
Брат ничего не ответил. Если он и понял, о чем его спросили, никто не разобрал бы его ответа: сейчас он слишком волновался.
— Или полицейским?
Когда я почувствовала в глазах Шина острую и смертельную, как кинжал, угрозу, я наконец смогла понять, о чем они думают. Возникла неожиданная и поистине ужасная ситуация. Как мы могли оказаться такими беззащитными? Из-за чувства стыда и отчаяния у меня перехватило дыхание. Я, кажется, поняла, отчего человек начинает заикаться. Олькхе первая осознала действительное положение вещей и нашла способ ускользнуть от нависшей над нами угрозы.
— Нет! Это недоразумение. Мой муж был учителем неполной средней школы. Он попал под случайный обстрел. Как вы можете так думать? Этот человек за всю свою жизнь даже ружья в руках не держал! Полицейский? У нас в роду даже среди дальних родственников не было полицейских. Прошу вас, поверьте мне! Поверьте! Военным был человек, стрелявший в него, а из него какой военный? Это несправедливо!
Ее слова были пропитаны горечью, но звучал ее голос не очень убедительно. Однако она, бросившись им под ноги, словно сумасшедшая, стала умолять, говоря:
— Прошу вас, ради бога поверьте мне!
Если они пришли, считая брата раненым солдатом, или отставшим военным, или полицейским, положение было действительно ужасным. Дети громко, надрывно плакали. Товарищ офицер, хитро улыбаясь, тихо поглаживал пистолет в кобуре, закрепленной на поясе. Что касается матери, то она, дрожа всем телом, не в силах произнести ни слова от страха, села перед ними, загородив собой сына. Это была отчаянная попытка матери защитить своего ребенка, но оттолкнули ее не пришедшие военные, а сам брат. Его лицо покраснело, но первые слова он сказал, почти не заикаясь.
— Посмотрите, пожалуйста, на это, — сказал он и что-то протянул пришедшим.
Это было удостоверение жителя провинции — драгоценное, как сама жизнь. Сначала я не могла понять, зачем он его вытащил. Мне всегда казалось, что он чего-то не понимал. Я стала опасаться, что он всерьез решил защитить себя этим удостоверением. Мы не сильно верили в его благоразумие. Однако он не стал унижаться, как олькхе, и выстроил свою защиту более чем разумно. Правда, он снова стал немного заикаться, но заикание было не таким сильным, оно скорее казалось не дефектом, а проявлением настороженности. Брат обратил их внимание на дату выдачи удостоверения — 4 января 1951 года[25], лишь за несколько дней до отступления армии северян. Затем он, умолчав лишь о своем участии в добровольческой армии, подробно разъяснил, что еще до 25 июня 1950 года[26] он был сторонником коммунистической идеологии. Он поведал им, как в летних лагерях, специально созданных в подведомственных участках, и в школе прилагал все силы, чтобы дать ученикам социалистическое образование. Брат рассказал, как из-за этого его и соседей жестоко преследовало правительство, вернувшееся в Сеул. Он поведал, как трудно было жить из-за того, что ему не давали даже удостоверение жителя провинции, как в итоге он с превеликим трудом получил его, и под конец рассказал, как его ранил пренебрегший дисциплиной солдат одной из частей армии южан, размещенной в школе. Брат сказал, что удостоверение жителя провинции или города — доказательство того, что его обладатель является гражданским лицом, потому что, если бы он пошел служить в армию, носить с собой удостоверение было бы нельзя. Впервые за последние годы я услышала, как брат произнес такую длинную речь.
После короткого молчания первым заговорил конюх Шин, он сказал, что рад видеть единомышленника. Он, кажется, даже неуверенно похлопал несколько раз. Затем он спросил брата о том, верит ли тот в торжество социализма. Брат, словно религиозный фанатик, энергично выкрикнул:
— Верю!
— То, что наша народная армия сдает позиции, — всего лишь временное тактическое отступление, поэтому прошу верить в то, что в ближайшем будущем мы снова вернем Сеул.
В этот раз никто никого не спрашивал. Шин без всякого снисхождения быстро и жестоко разделил нас на две группы. Он сказал, что брат, который не мог двигаться, и старая мать могут остаться, но я и олькхе с детьми должны эвакуироваться на север. Действительно, это был изящный способ разделения целого на две части без единой капли крови.
— Даже если поверить в то, что вы, товарищ, получили ранение, не служа в армии южан, как мы можем поверить в вашу приверженность нашей идеологии лишь на основании какого-то удостоверения жителя провинции? — продолжал говорить конюх Шин. — Хотя именно удостоверения жителя были сделаны для того, чтобы выделить красных. Вы можете доказать, что вы, товарищ, не реакционный элемент, только если вы с радостью отправите жену с детьми и сестру на север.
25
Имеется в виду 4 января 1951 года, когда войска ООН высадились в Инчхоне и совместно с армией южан провели операцию, в ходе которой вернули себе столицу Сеул и продвинулись в сторону маньчжурской границы.