- Ну, все чисто, - подытоживает хлюпик, передавая джинсы моему «другу» по несчастью. - Кстати, у вас носки разные.
- Да, мы с Еленой Георгиевной были в походе и у нас случилась жопонька. В смысле пожар. Она вот мне и отдала один свой уцелевший носок. Я могу одеваться? - как ни в чем не бывало бросает он.
- Да, конечно.
- Ленка, не тормози. Давай раздевайся, - игриво произносит махина, хватая свои джинсы.
Я же, недолго думая, пока грязнуля занят своей одеждой, быстро сняла с себя блузку и, повернувшись так, чтобы не было видно моих рваных трусов на попе, немедля сняла с себя юбку, прижав руку к боковине. Ну, подумаешь, не подходят к лифчику. Хлюпик, надев новые тканевые перчатки, подошел вплотную ко мне и, надо признать, вполне нормально, без какого-либо намека на сексуальное домогательство, едва заметно, скорее для галочки, провел руками по резинке чулок. Затем взял мою юбку и начал прощупывать ее. Я же прикрылась блузкой.
- Одевайтесь, Елена Георгиевна.
Кажется, от облегчения я шумно выдохнула. Правда, ровно до того момента, пока не ощутила прикосновения к своей заднице. Резко обернулась, обнаружив позади себя махину.
- Руки от меня убрал. Живо, - шиплю сквозь зубы, натягивая юбку.
- Я соскучился по твоим сладким драным трусишкам.
Почему-то в этот момент мне стало плевать на то, что хлюпик увидит мои трусы. Куда больше меня заботит то, что их видел этот. И то, как он в принципе смотрит на меня.
- Елена Георгиевна тоже пострадала при пожаре? - слышу позади насмешливый голос хлюпика. Отлично, вот теперь я показала всем свои трусы.
- Ну, можно сказать и так. Пожар ночью случился, она бедняжка вскочила спросонья и побежала мне помогать. Но не добежала, зацепилась за ветки, вот и пострадало белье. Да, - наклоняется ко мне, как будто специально обдавая запахом чеснока. - Лена-попа из полиэтилена. Ой, прости, из драного полиэтилена.
- Ну ты и сука! - не задумываясь, бросаю я и в этот момент, как назло, мою руку бьет током от браслета. Не сильно, но достаточно, чтобы на это не только обратили внимание, но и я не смогла до конца застегнуть пуговицы на блузке.
- Это что такое, Елена Георгиевна? - слышу рядом голос полицейского.
- Браслет от нецензурной брани, - чуть ли не выплевываю ему в ответ, снимая к чертовой матери эту хрень.
От бессилия хочется выть. И только, когда мне мельком удалось взглянуть в насмешливое лицо махины, наблюдающего за тем, как трясущимися руками я пытаюсь застегнуть пуговицы на блузке, как ни странно, пришла в чувство. Я – уже не Лена и мне давно не семнадцать, чтобы позволять над собой издеваться.
- Может быть мы закончим весь этот фарс поскорее, Алексей как вас там.
- Присаживайтесь. И вы, Андрей Викторович.
- Послушайте, у меня дочь одна дома, - как можно спокойнее произношу я, как только сажусь напротив стола. - Мне нужно быстрее домой.
- А сколько лет вашей дочери? - интересуется мент.
- Причем тут это?
- Так сколько? - не унимается хлюпик.
- Одиннадцать.
- Детей можно оставлять одних дома с четырнадцати лет. Нарушаете закон, гражданочка.
- Пошел на хер!
- Тихо, Ленок. Не буянь, - наигранно строгим голосом произносит этот нахал, положив руку на мою ногу.
- А ты вообще заткнись, Андрюха – письку тебе в ухо, - резко одергиваю его ладонь.
- Дорогая, не надо, мне и без того их хватает, - усмехаясь, произносит он.
- Ты больной.
- Так, успокоились, - встревает мент. - Я напоминаю, Елена Георгиевна, что за оскорбление сотрудника полиции, находящегося непосредственно на рабочем месте, согласно статье триста девятнадцать УК РФ, полагается штраф до сорока тысяч рублей.
- Да что вы горите, товарищ милиционер?
- Господин полицейский, - поправляет он меня.
- О, даже так. Ну хорошо, господин полицейский, посмотрите на содержимое вываленное из моей сумки. Видите там косметичку красного цвета, которую вы, кстати, поверхностно осмотрели?
- Ну и? Вижу.
- А вы откройте карман справа. Открывайте, открывайте. Сколько говорите штраф?
- До сорока тысяч рублей.
- Окей. Тогда вынимайте пятьдесят пять.
- Зачем так много?
- А вы еще не догадались зачем? - смотрит на меня непонимающе. - Ну тогда слушай: пошел ты на *** ******* гребаный. *** моржовый. Все, что здесь происходит – незаконно! Я тебя еще засужу, **** штопанный, - выдыхаю. - Теперь понятно зачем пятьдесят пять?