От досады он рыкнул и стукнул кулаком в стену, после чего поморщился – удар вышел сильным и больным. Ну неужели, думал Саня, вся эта, откровенно говоря, херня, что происходит с ним, и есть та самая любовь, о которой говорят, мечтают, поют и пишут?! Походу да...
А впрочем, если думать адекватно, он понимал, что могло не нравится в нем Лиде и почему она его назвала ребенком. Его нерешительность. Вот что он там мямлил про друга, у которого надо что-то забрать, квартиру эту придумал?! Ведь врал, причем совершенно бездарно! И Лида его совершенно легко расколола – да и нетрудно это было сделать. Вот разве не мог он взять и сказать ей, глядя прямо в глаза, что хочет проводить ее до дома и вообще что она ему нравится?! Честно? Не мог... хотел, но не мог. Сколько раз пытался собраться и решиться – все без толку, словно язык вырвали. Ну почему вот он такой, а? Он и сам не знал. Да и если подумать, Лида девчонка не плохая совсем, детей любит, книжки читает, было в ней то, за что любить можно. А вот он ей не нравится видимо, в этом и беда.
С горечью в душе он поднял глаза на стены комнаты. Они были увешены множеством хоккейных постеров. Тут, над кроватью, на почетном месте висел большой плакат с Ковальчуком, самым любимым игроком, кумиром и примером для подражания. И дверь, вся изрисованная сделанными маркером надписями “СКА чемпион”, “Ковальчук лучший”, “Армейцы с Невы” и подобных. Столько хоккея, который он так любил! Хоккей был для парня отдушиной, тем волшебным миром, через стены которого все беды, горести и несчастья реальности не могли просто добраться до него, а ведь их было в жизни парня предостаточно. Саня как-то признавался Гале, что он стал хоккей смотреть и брать пример с хоккеистов, потому что боялся, что станет таким же, как отец, которого он ненавидел за издевательства над мамой, сестрой и над ним самим. Ненавидеть-то ненавидел, но он все-таки его сын и мог унаследовать дурной характер и нрав. В тот вечер, когда он рассказал ей это и про отца тоже, он был сам не свой – разгорелся очередной скандал, и готов был от бешенства все громить. Он вообще как-то сразу, хоть и не виделся с Галей и не знал ее, почему-то доверился и выговаривал все, что у него накипело. Николина тогда же успокоила его и мягко, но убедила, что если он так смотрит на вещи, любит хоккей и судя по всему, что она о нем узнала, он просто не может быть таким, он другой, хотя опять де, все зависит от него самого.
На стенах, помимо плакатов, висели еще и рисунки, его рисунки, и надо сказать, очень даже красивые. Саня умудрился родиться с даром к рисованию, и его творчество многие оценивали как проявление таланта. Ну, как многие, только те, кому он это показывал, школа к этому числу не принадлежала. Рисунки здесь были в основном хоккейные, и в нижнем правом углу каждого была сделанная ручкой мелким косым почерком подпись: “А.Гущин”.
В размышлениях о своей нерешительности Саня горько усмехнулся: в нем словно жили два человека, причем совершенно разных. Мало бы кто из интернет-пользователей заподозрил в тихом, скромном, молчаливом и замкнутом Сане Гущине бойкого на язык и не чурающегося мата, всегда в вопросах защиты любимой команды и отстаивании своего мнения стоящего до конца Саню Бобрачука. Он зарегистрировался в контакте тогда, когда его хоккей только начинался, и не захотел под своей настоящей фамилией регаться, вот и придумал эту забавную фамилию “Бобрачук”, соединив в одно целое двух любимых хоккеистов: Сергея Бобровского и Илью Ковальчука. В жизни же Саня действительно был немногословен и замкнут, держался на дистанции от одноклассников и предпочитал зачастую при решении каких-то школьных вопросов просто промолчать и даже примкнуть к большинству – просто ему все это было неинтересно.
Ладно, вздохнул он, взглянув на часы и увидев, что за окном уже потихоньку темнеет.
- Харе о себе тут думать любимом. Пора и делом заняться, – пробормотал Гущин, отложив телефон с наушниками в сторону и встав с кровати. Что-то он и правда разошелся ни на шутку, а в итоге потратил время в пустую. Он переоделся наконец-то в домашнее и, застелив без покрывала кровать (все равно же уже через несколько часов ложиться!), по дороге все же захватив мобильник с наушниками, вышел из комнаты.
Он не слышал, как спустя около часа дверь в квартиру открылась, и в прихожей раздались два усталых женских голоса. Он аж вздрогнул от неожиданности, когда на кухню вошли женщина лет сорока пяти и молодая девушка примерно лет семнадцати. Они были очень похожи внешне, и, конечно же, Саня узнал в них свою маму и сестру Риту.
- А мы-то думаем, чем тут у нас так вкусно пахнет, – улыбнулась мама, оглядев сына, на которого был одет заляпанный чем-то старый кухонный передник, и который был смущен столь неожиданным появлением.
- Да я вот, решил ужин приготовить, – замялся он. – Картошку, курицу пожарил вот, салат из закруток соорудил – все равно не едим их...
- Умница, сыночек, – растроганная мама поцеловала Саню в лоб, при этом привстав на носки. – Уже выше меня. Когда ты так вырасти успел?
- Не знаю, – скромно улыбнулся парень. – Ну вы, это, мойте руки, переодевайтесь и за стол, я пока все накрою.
- Как скажешь, – улыбнулась Рита и тоже поцеловала брата.
За столом все сначала молчали, потому что ели, но молчание это было каким-то теплым.
- Как вкусно, – нахваливала мама, с аппетитом доедая ужин.
- Глава семьи, да мам? – улыбалась Ритка. – Еще бы был поразговорчивее – все в облаках витает!
- А тебе хочется, чтобы я тебя до смерти уболтал? – усмехнулся Гущин, отпивая из чашки чай. – Я ж могу!
- Вот ты бы в реальной жизни так хохмил, а не только в интернете, – продолжала Маргарита, которая прекрасно знала, как различается поведение брата в жизни и в интернете. – А то в школе и даже дома ты как рыба – словно немой, иногда и слов двух связать не можешь, зато в вэка тебя просто прорывает!
- Рита, прекрати пожалуйста, – поморщившись, остановила ее мама. – Наш Саша и так замечательный.
- Да я ж не спорю, – развела руками сестра, – просто у него как будто раздвоение личности, там один человек, а тут совсем другой! Инь и Янь, черное и белое!
- Не переживай, сестрица, разберусь, – усмехнулся парень, – и ты ж знаешь, это не раздвоение личности, просто я как подарочный набор – два в одном, красное и синее.
- Да уж, достанется ж кому-нибудь такой подарочек, – лукаво улыбнулась сестра.
- И я уверена, что тот, кому этот подарок достанется, будет редкой счастливицей! – вставила свое материнское слово мама.
Саня погрустнел – кому-то да достанется. Вопрос только кому и достанется ли. Он не знал. А впрочем, и думать не хотел!
- Сынок, я сама посуду помою, ты и так молодец, иди, тебе же рисовать еще и уроки делать!
- Мам, – остановил твердым голосом Александр, – не волнуйся. Уроки я сделал, а рисовать мне совсем немного осталось, так что или отдыхай, с посудой я сам справлюсь.
- Ну хорошо, – улыбнулась мама.
Саня посмотрел на нее и вновь загрустил – бедная мама страшно уставала на работе, а тут еще рвалась посуду мыть. Нет уж, он сам.
Мать и сестра ушли в свою комнату – они жили вдвоем в одной комнате, а Гущин быстро собрал со стола посуду и потащил ее в раковину. Конечно он соврал, никаких уроков он не делал, да и рисунок в художку не был и на половину сделан. А уже семь вечера. Ладно, сейчас вымоет посуду, пойдет к себе в комнату, приведет там все в хотя бы относительный подарок и будет работать. В случае чего, у него еще целая ночь в запасе, а если не выспится, не беда. Кофе, вот панацея от всех бед!